Эрик Вейнер - География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи
Да, Калькутта, киплинговский «город страшной ночи», может огорошить. И была такой всегда. Что там новички! Даже людям бывалым, вроде меня, которые в Индии далеко не впервые, здешние места могут нанести чувствительный удар по нервам и желудку. Впрочем, для творчества тут больше плюсов. Творческие прорывы почти всегда требуют энергичного стимула – некой внешней силы, которая подстегнула бы организм.
Калькутта поныне обеспечивает Т. П. встряску. Он рассказывает об этом мне, смакуя Kingfisher и рассуждая о «возможности совпадения». Я вежливо внимаю, но мысленно спрашиваю себя: не сказывается ли на кельтской голове Т. П. предмуссонное удушье – этот «гнилой» сезон, по выражению местных жителей? Разве совпадение не является случайностью по определению? А значит, разве его возможность в Калькутте не столь же велика, сколь в любом ином месте?
Когда я дипломатически намекаю собеседнику, что он слегка слетел со своих ирландских катушек, он показывает мне пару фотографий: собака, удивительным образом балансирующая на штабеле консервных банок; комната, где неожиданно сошлись символы трех великих религий Индии – христианства, ислама и индуизма, словно их свела «невидимая рука» Адама Смита. Удача фотографа обусловлена его умением поймать совпадение. Таков дар Т. П.: заметить неожиданные сочетания, которые образуют разные грани нашего мира. Фотографии получаются не только красивые, но и очень глубокие.
На следующий вечер, все еще в Fairlawn и опять-таки за Kingfisher, я размышляю о совпадении и его близких родственниках – произвольности и хаосе, а также о том, какую роль они могут играть не только в фотографии, но и во всех творческих затеях вообще. Ведь я искал логическую и эмпирическую основу творческих мест – своего рода формулу. Не упустил ли я из виду случай как важную составляющую?
Слово «шанс» восходит, через старофранцузский язык, к латинскому глаголу cadere («падать»). Что может быть естественнее, чем, скажем, упасть яблоку с дерева? Гравитация берет свое. Может, гении лишь тоньше нас настроены на эту истину? Вдруг им (и местам, которые они населяют) просто повезло?
Это не так абсурдно, как кажется. Психолог Михай Чиксентмихайи опросил сотни очень творческих людей, включая нескольких нобелевских лауреатов: чем они объясняют свой успех? Сплошь и рядом звучало: везением. «Почти все говорят, что они оказались в нужном месте и в нужное время», – заключает Чиксентмихайи. Я вспоминаю слова, услышанные от Дина Симонтона в Калифорнии. Гении, сказал он, хорошо умеют «ловить случай». Когда он это произнес, я впечатлился не больше, чем россказнями Т. П. о совпадениях. Сейчас я осознаю, что Симонтон, как обычно, был в чем-то прав.
Если какое-то место и может пролить свет на взаимосвязь случая и гения, – так это «город чудовищный, изумляющий и многолюдный», как сказал великий режиссер Сатьяджит Рай о своей родной Калькутте – городе радости, городе неудач и новых попыток и – на краткий (но славный) миг – городе гения.
Надо признать, что в наши дни Калькутта нечасто ассоциируется с гениальностью. Она стала символом убогой нищеты и бездарного управления, символом третьего мира. Однако еще не столь давно она была иной.
Приблизительно между 1840 и 1920 гг. Калькутта входила в число интеллектуальных столиц мира. Она пережила великий расцвет искусства и литературы, науки и религии. Этот город дал миру и нобелевского лауреата (первого в Азии), и лауреата премии «Оскар»[52], и литературу на стыке восточной и западной традиций (кстати, больше книг, чем в Калькутте, публиковалось только в Лондоне), и принципиально новый тип беседы (адда). И все это – лишь малая часть.
Среди светил калькуттского золотого века мы находим и писателей, и других замечательных людей. Например, Бонкимчондро Чоттопаддхай днем работал клерком, а ночью писал романы, вливая новые силы в старые культурные традиции. Генри Дерозио за свою трагически короткую жизнь не только написал множество тонких стихов, но и основал интеллектуальное движение («младобенгальцы»). Мистик Свами Вивекананда в 1893 г. побывал в Чикаго, где познакомил американцев с совершенно новой духовной традицией. Физик и энциклопедист Джагадиш Боше, один из основоположников радиооптики, показал, что грань между живой и неживой материей менее жесткая, чем раньше думали. А еще были удивительные женщины. Рассундари Деви выучилась грамоте, лишь когда ей было за двадцать. Но она написала первую полновесную автобиографию на бенгальском языке и воодушевила многих женщин на творчество.
Люди чувствовали, что живут в особое время, но никак его не называли. Сейчас оно известно как Бенгальское Возрождение. Названный по имени основной этнической группы в Калькутте, этот индийский ренессанс, подобно своему итальянскому предшественнику, возник внезапно на пепелище катастрофы. На сей раз катастрофой была не бубонная чума, а британцы. Кстати, если помните, шотландский расцвет также начался вскоре после того, как страну аннексировали англичане. Похоже, англичане всюду приносили беды и гений. «Без Запада пробуждение не состоялось бы, – говорит Субрата Дасгупта, уроженец Калькутты и хронист славных дней этого города. – Без Запада не случилось бы Возрождения».
Это не означает, что Бенгальское Возрождение было британским экспортным продуктом, как «Битлз» или теплое пиво, и что индийцы послушно глотали все, что предлагалось. Нет, Бенгальское Возрождение во многом было самобытным. И все же, как образно выразился один калькуттский ученый, британцы «оплодотворили индийскую мысль западными идеями». И эти идеи обрели собственную жизнь. Получилась хорошая встряска. Да не просто встряска – настоящее землетрясение.
«Трещины», вызванные этим землетрясением, пролегают через небольшую и малопримечательную церковь Святого Иоанна. Я прихожу сюда рано. Ворота еще закрыты, поэтому я жарюсь под уже палящим солнцем до тех пор, пока охранник (чокидар), сжалившись надо мной, не приглашает меня войти. Я иду по узкой кирпичной дорожке, миную ухоженную лужайку и метров через сто замечаю памятник из белого мрамора. Он возведен в честь Джоба Чарнока, агента Ост-Индской компании, жившего в XVII веке. Чарнок основал Калькутту. К нему и восходит процесс «оплодотворения». На камне выгравирована надпись: «ОН БЫЛ СКИТАЛЬЦЕМ, КОТОРЫЙ ПОСЛЕ ДОЛГИХ СТРАНСТВИЙ В ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ ВЕРНУЛСЯ В СВОЙ ВЕЧНЫЙ ДОМ».
Трогательно, но неточно. Эта земля лишь поначалу была ему чужой. А потом стала родной. Он женился на индусской вдове, причем спас ее от печальной участи: по тогдашнему обычаю вдовы кончали жизнь самоубийством, взойдя на погребальный костер почившего мужа. Впоследствии она родила ему четверых детей. Чарнок ходил в индийских свободных рубахах (куртах), курил кальян и пил крепкий самогон (арак). Сей основатель Калькутты, человек из добропорядочной английской семьи и гордый слуга королевы, воспринял местные обычаи основательно.
Думаю, многих это удивит. Мы привыкли думать (и вполне резонно), что британцы пытались править Индией, имея с ней поменьше контактов. Ведь существовали же в Калькутте два района: Белый город и Черный город[53]. А чего стоят такие цитадели колониализма, как «Бенгальский клуб», куда местным жителям вход был закрыт (если не считать посудомоек и официантов)! Некоторые британские колониалисты (а может, и большинство из них) соглашались с печально известными словами видного чиновника, лорда Маколи: «Вся туземная литература Индии и Аравии не стоит и единой полки хорошей европейской библиотеки». Однако были исключения. Некоторые британцы разглядели старую мудрость в том, что другие считали пережитками старины. И немало индийцев усмотрели мудрость у светлокожих и чопорных людей со странными взглядами на секс и Бога. Эти редкие индийцы и британцы совместно посеяли семена Бенгальского Возрождения.
Британцы были не первыми, а последними, кто возомнил, что может изменить Индию. До них были буддисты, моголы и прочие. Однако история Индии есть история аккультурации без ассимиляции. Отклик на чужеземные влияния был своеобразным: идеи не отвергались и не слепо принимались, а «индуизировались». Настоящая магия! Индийцы обошлись так и с Буддой (который чудесным образом стал аватарой Господа Вишну), и с McDonald's («Махараджа Мак» не содержит говядины, противоречащей индийскому обычаю). Получилась гибридная культура, которая ставит в тупик многих европейцев. Это удивление отразилось в известных словах британского экономиста Джоан Робинсон: «Для любого верного замечания об Индии обратное тоже будет верным».
Мы уже видели, как расцветает гений на перекрестках культур: вспомним великий Афинский порт или купцов средневековой Флоренции. Творческие культуры, которые возникали из этих смешений, были неизбежно гибридными – эдакими псами-дворняжками. Как справедливо сказал мне один индийский ученый, «нет ничего менее беспримесного, чем культура». Это относится и к гению. Гений вовсю заимствует («ворует»). Да, он добавляет и собственные ингредиенты к смеси. Но о беспримесной чистоте говорить всяко не приходится.
