Хью Томас - Золотой век Испанской империи

Альварадо вернулся в Гватемалу, где обнаружил, что несколько основанных им поселений, и среди них Сан-Сальвадор, были разрушены. Он уже испытывал привязанность к Гватемале и ее народу, несмотря на то что обошелся с ними так жестоко. Возможно, каким бы невероятным это ни могло показаться, что ему импонировало изумительное разнообразие ландшафтов и растительности узкой полоски хорошо орошаемой прибрежной равнины вдоль тихоокеанского побережья. У суровых людей часто обнаруживается своя слабая сторона.

Возможно, ему пришлись по душе кипарисы, плодородные высокогорные равнины, умеренный климат, вулканический камень, используемый для перемалывания зерна и заточки ножей, наличие известняка для приготовления извести. Здесь имелся обсидиан, из которого можно было делать оружие, и железный колчедан для изготовления зеркал. В ручьях можно было найти небольшое количество золота, а также меди; к тому же они изобиловали пресноводной рыбой, так же как прибрежные зоны – моллюсками. Здесь имелась кора для изготовления бумаги, шелк и хлопок для стеганых доспехов, табак, тыквы для изготовления музыкальных инструментов, пчелы, собиравшие мед. Кое-кто из испанцев был впечатлен разнообразием богов в Гватемале, равно как и ритуалами, проводимыми по случаю любого торжества, а также быстротой, с какой католические святые были идентифицированы с местными богами. Несомненно, перед Альварадо были земли несравнимо более богатые, нежели Эстремадура, где располагался его родной Бадахос.

Прослышав о том, что Франсиско де Монтехо, его товарищ по первым дням кампании в Новой Испании, удостоился поста губернатора Юкатана, Альварадо решил вернуться в Мехико-Теночтитлан и оттуда отправиться в Испанию, чтобы добиться для себя такой же должности в Гватемале. К этому времени он уже испытывал «такое влечение к земле Гватемалы и ее народу, что решил остаться здесь и колонизировать эту страну. С этими мыслями он заложил город Сантьяго-де-Гватемала и начал подготовку к строительству собора»{334}. Также он распределил для нового города энкомьенды и назначил городской совет – после чего, для соблюдения формальностей, испросил у его членов разрешения, как командующему, покинуть страну для отъезда в Испанию. В его отсутствие, с августа 1526 года, исполнять обязанности губернатора должен был его брат Хорхе.

Хотя завоевание Гватемалы было еще далеко от завершения, Альварадо оставил в этой стране свой след и будет всегда помниться здесь как «Тонатиу», сын Солнца. Вожди киче, возможно, склонны будут повторить молитву вождей в «Пополь-Вухе»: «Сердце Небес, сердце земли, дай мне силу, дай мне смелость, в моем сердце, в моей голове, ибо ты – моя гора и моя равнина»{335}.

Глава 9

Карл и его империя

Я сосчитал с верхушки мечети [в Чолуле], что в городе имеется четыреста и более башен, и все они были мечетями.

Некоторые современные историки питают ложное представление о том, что император Карл уделял мало внимания своим заатлантическим владениям{336}. Такие предположения ничем не подкреплены, даже принимая во внимание его деятельность в Вальядолиде в 1522 году. Так, например, мы можем услышать, что в начале этого года он еще на четыре года продлил прибыльную монополию Лорана де Горрево, уроженца Савойи, губернатора провинции Брес и протеже эрцгерцогини Маргариты Австрийской, на продажу внутри империи черных африканских рабов{337}. Начиная с ноября 1523 года это соглашение было аннулировано, и был разрешен импорт рабов в Индии по новым каналам: 1400 рабов в год было разрешено завозить в Санто-Доминго, 700 – на Кубу, 600 – в Мексику, 500 – в Сан-Хуан и Кастилью-дель-Оро, и 300 – на Ямайку. Горрево компенсировали ущерб, отдав ему пошлину (альморифасго[55]) с 1400 рабов, предназначавшихся для Санто-Доминго. Этот крупный, но простой и откровенный налог постоянно менялся. В 1524 году он был распространен на все товары, завозимые в Новую Испанию, и за последующие семь лет благодаря ему в казну были перечислены 50 тысяч песо{338}.

Затем, как мы уже видели, в октябре 1522 года, всего лишь три месяца спустя после его возвращения в Испанию во второй раз, Карла, как упоминалось выше, убедили выслать четырех важных чиновников, чтобы «помочь» Кортесу в управлении Мексикой. Затем, имел место также прием в честь путешественников Эль Кано и Пигафетты, когда они вернулись из своего кругосветного плавания, которое было предпринято ими за счет Карла, по инициативе покойного Магеллана{339}. Начиная с 1523 года корона перехватывала все драгоценные металлы, отправляемые на родину из Индий; сперва это происходило от случая к случаю, затем стало устоявшейся практикой – все подобное золото, принадлежавшее частным лицам, автоматически обращалось в хурос (регулярные выплаты по фиксированной процентной ставке){340}.

Это верно, что в 1520-х годах испанский доход от Индий был все еще довольно скромным – в 1520 году он составлял от 1525 до всего лишь 134 тысяч песо; королевская доля равнялась 35 тысяч. Для сравнения: между 1516-м и 1520 годами эта цифра составляла 993 тысяч песо, а доля короны – 260 тысяч{341}. Между 1526-м и 1530 годами доход был уже больше миллиона песо, из которых доля короны составляла 272 тысяч, а в очень скором времени события в Перу изменят ситуацию в еще лучшую сторону.

В 1526 году Карла убедили вручить управление Юкатаном и островом Косумель, на который испанцы часто наведывались, но еще не успели завоевать, Франсиско де Монтехо – тому самому идальго из Саламанки, который представлял Кортеса в Испании в первые дни его великого завоевания{342}. До начала этой экспедиции Монтехо был другом Диего Веласкеса, губернатора Кубы, но впоследствии, видя достижения Кортеса, стал одним из его сподвижников. По характеру Монтехо был не особенно алчным – он жаждал славы больше, чем золота. И вот теперь он желал обеспечить поле деятельности для себя самого.

В том же году среди тех, кто занимался выращиванием в Индиях сахарного тростника, стало общепринятой практикой получать правительственные займы, как это сделал на Кубе Хуан Москера в феврале 1523 года. Москера был нотариусом (эскрибано), а также энкомендеро в Санто-Доминго, где он некогда начинал как «ревизор», то есть временный инспектор, и где имел роскошный каменный особняк. О нем говорили, что это «человек очень низкого воспитания, очень страстный и враг хороших людей»{343}. Его сестра вышла замуж за Франсиско де Молину, который был кузеном и протеже Кобоса и дочь которого Мария собиралась выйти за Луиса Колона, третьего Адмирала. Достохвальной целью Москера было добиться для поселенцев на Кубе свободной торговли с другими островами Карибского моря{344}.

Еще одна имперская концессия того времени была дарована лиценциату Лукасу Васкесу де Айльону, давнему жителю Индий. Он родился в Толедо, в семье советника этого города Хуана де Айльона, известного под прозвищем Благой. Он отправился к Карибским островам в 1504 году, во времена правления Овандо, и начал с того, что, посвятив себя сельскому хозяйству и горнодобыче, стал алькальде майор – председателем городского муниципалитета – в Консепсьоне в Санто-Доминго. Возможно, он был конверсо{345}. Он нажил состояние на недвижимости в земле Чикора[56], где владел несколькими сотнями индейцев{346}. В 1505 году он, будучи выпускником университета, выступает в качестве помощника полномочного судьи Алонсо де Мальдонадо. Затем он на пару лет вернулся в Испанию и снова появился в Санто-Доминго уже в 1509 году – чтобы осуществлять ресиденсию (инспекцию деятельности) Овандо. В 1512 году он был назначен судьей в первом верховном суде, или аудиенсии, Индий.

Это назначение не помешало ему по-прежнему торговать туземными рабами с Малых Антильских островов, многим из которых предстояло отправиться на ловлю жемчуга в ледяной воде Кубагуа, у берегов острова Санта-Маргарита. Более того, он финансировал экспедицию Хуана Боно, отправившегося в 1516 году в Тринидад за рабами, также он какое-то время владел монополией на продажу рабов с Лукайоса (т. е. с Багамских островов, или «бесполезных земель»){347}. Его штаб-квартирой был Пуэрто-Плата на северном берегу Эспаньолы, где у него к 1522 году была половинная доля в недавно построенном сахарном заводе. Возможно, он думал о рабочей силе, требуемой для этого предприятия, когда однажды заметил, что «гораздо лучше, если эти индейцы будут рабами-людьми, чем свободными животными»{348}. Хотя жителям более поздних эпох, возможно, и трудно представить себе подобную дилемму, для XVI столетия такая постановка вопроса была вполне нормальной.

Васкес де Айльон был ключевой фигурой в истреблении свободного населения Багамских островов, а также первым среди колонистов Санто-Доминго, где он женился на Хуане, дочери Эстебана де Пасамонте, который был казначеем острова после смерти своего дяди Мигеля.