Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры
Может оказаться, что мы подошли очень близко к такому подходу к анализу культуры, который соответствует пониманию результата изменений как «смеси» и «заимствования». До известной степени это верно, но такое мнение весьма поверхностно и заставляет нас сделать две фундаментальные оговорки. Анализ и расшифровка действующих сил необходимы; но прежде всего, европейская культура, как мы видели, – это не просто некая совокупность возможностей, из которых африканская культура может взять все, что пожелает. В колонке «А» мы не записываем европейскую культуру в качестве сокровищницы, наполненной товарами, ценностями и благодеяниями, из которой можно было бы взять что угодно, чтобы воздействовать на смесь. Европейская культура стоит лицом к лицу с африканской или, скорее, атакует последнюю, будучи хорошо организованным набором интересов, или, правильнее, будучи множеством организованных интересов каждый из которых имеет собственную ориентацию, каждый действует ради определенной цели и дает не менее и не более, чем это заложено в системе имущественных интересов. И будем помнить, что все эти интересы никоим образом не скоординированы, не гармонизированы, не объединены. Вторая поправка, которую мы должны внести, заключается в том, что колонка «В» никоим образом не является механическим соединением или прямым продуктом смешивания колонок «А» и «С». Тот способ, которым происходит воздействие со стороны «А» и реакция со стороны «С», в итоге проявится под рубрикой «В». Это должно быть ясно наблюдаемо, эмпирически удостоверено, а не просто умозрительно выведено из факторов «А» и «С».
Часть вторая[12]
VIII. Африканское военное дело
Сформулировав методы и принципы, необходимые для изучения культурных изменений, мы можем теперь применить их к некоторым конкретным африканским институтам. Рассмотрим ведение войны у африканских туземцев. Организация многих африканских племен от Судана до Пондоленда была связана с властью вождя, а через вождя как военного предводителя – с военной деятельностью племени. Возрастная градация, религиозный характер лидерства, военная магия, формирование подразделений, даже брак и семейная жизнь определялись тем фактом, что молодые неженатые мужчины должны были принимать участие в более или менее регулярных военных походах. Некоторые из подобных походов являлись завоевательными войнами, но обычно это были набеги в охоте за рабами, скотом или добычей.
Здесь мы имеем дело с феноменом чисто африканского характера. Первой акцией европейского влияния – миссионерского, административного и экономического – стало полное прекращение сражений и исключение войн, а также ликвидация военной организации. Тогда становится ясно, что пока мы говорим о современных африканских условиях, нам приходится иметь дело с фактором, совершенно стертым с доски. Мы также имеем дело с той ситуацией, в которой единственно возможным вкладом антрополога, как кажется, могла бы быть только реконструкция прошлого и сравнение его с настоящим. И все же сразу же оказывается очевидным, что такое сравнение не могло бы дать руководящего критерия в научной работе и не имело бы никакой практической ценности. Ибо факт состоит в том, что какие бы функции – полезные или вредные, организующие или разрушительные – ни выполняла африканская война в прошлом, ни одна из этих функций не возможна в настоящем, и мы не могли бы представить себе их возрождения в будущем. С одной стороны, европеец, правильно или неправильно, отмечает, что африканская война в Африке полностью аморальна, хотя он и не может применить тот же подход для оценки его собственных действий в Европе. С другой стороны, и это даже представляется более важным, европейская оккупация практически упразднила рабство и крупномасштабный угон скота, отменила старую межплеменную вражду и покончила с независимостью и суверенностью африканских царств и племен. Единственное, что можно сказать о прошлом туземного военного дела, это то, что оно мертво в отношении всех условий, породивших его, поддерживавших его и позволивших ему стать причиной определенных как организующих, так и разрушающих воздействий.
Однако будет ли правильным заявить, что традиция старых военных занятий в африканском племени полностью мертва? Прежде всего, хорошо известно, что даже там, где туземная власть и власть вождя полностью игнорируется административной машиной европейцев, она не умерла для африканцев. Когда бывшим германским восточноафриканским колониям было навязано косвенное управление, было нетрудно найти где-нибудь законных вождей или вновь учредить их власть. Когда в 1929 г. Северная Родезия решила пойти по этому пути, институт власти вождя, который полностью игнорировали и законодательно уничтожали на протяжении почти тридцати лет, возник вновь – сильный, действенный и исправный. Наиболее европеизированный совет африканцев, а именно у бунга в Транскее, снова и снова принимал «резолюцию о просьбе правительству рассмотреть статус наследственных вождей в Транскее»{75}. Так и было сделано, с той аргументацией, что наследственная власть вождя означает авторитет во всех отношениях, даже в отношении родителей в домашних делах, и потому она необходима, чтобы вновь придать единство и целостность семейной жизни. Доклад Комиссия по экономическим проблемам туземного населения в Южной Африке (1930–1932) сообщает нам, что уважение к вождю и его семье – это «…качество, глубоко укорененное в среде банту. Значительное количество образованных туземцев, никогда не живших под властью вождя, очень настойчиво призывали… к некоторым мерам по восстановлению этой формы власти»{76}.
Для африканца вождь был духовным представителем и верховным жрецом племени; он был высшим судьей, а также военным предводителем. Традиции былой славы, власти и независимости не умерли. Д-р Моника Хантер в своем анализе войны в Пондоленде ясно показывает, насколько жива и как сильна память сегодняшнего народа пондо во всем, что касается былой славы племени и власти вождя. До сих пор есть возможность выявить традиционные принципы организации армии и элементы лидерства; возможно даже узнать довольно подробно детали, относящиеся к племенным обрядам, совершаемым для того, чтобы укрепить силы и мужество воинов и добиться их неуязвимости в сражении{77}.
Прежде всего мы замечаем, что в данном случае антрополог смог реконструировать этнографию войны на основе сведений, сохранившихся в памяти живущих людей. В качестве традиции прошлое такого феномена, как туземное ведение войны, никоим образом не умерло, и нет необходимости реконструировать его в любом другом смысле, кроме как в смысле исследования до сих пор существующей устной составляющей племенного знания, его сегодняшнего влияния на престиж, ценность и важность власти вождя. Институциональный аспект тоже не полностью уничтожен. Значительная часть той социальной организации, которая изначально была обусловлена именно интересами ведения войны, все еще существует; вожди, помощники вождей и предводители крупных и мелких отрядов воинов, в силу своего предписанного традицией наследственного положения военных лидеров, все еще исполняют некоторые из своих прежних – административных, судебных и религиозных – обязанностей. Во время краткого пребывания в Свазиленде, где власть вождя и военная организация имеют сходство с теми, что существуют в Пондо, я мог наблюдать старые воинские структуры и оценить их новые функции. Сегодня они действуют как важные образовательные агентства или большие трудовые лагеря, а также выступают в качестве обязательных составляющих элементов отправления магических и ритуальных действий, оставаясь неотделимыми от самой сущности племенной власти, власти вождя и даже семейной организации свази.
До какой степени все это оказывает влияние на европейскую сторону? Везде, где администрация предпринимает попытку использовать туземные институты, она должна принимать во внимание традиционные силы, сохраняющиеся до сих пор, – в данном случае в качестве таких традиционных факторов выступают власть вождя и племенная основа туземной организации. Здесь существенным представляется разграничение между живой и умершей историей: между всем, что исчезло вместе с изменением условий, с одной стороны, и институтами, сохраняющимися до сих пор, и духом прошлого, продолжающим существование сегодня в качестве действенного фактора, с другой стороны. Это разграничение важно потому, что некоторые аспекты, полностью и естественным путем ушедшие в небытие, очевидно, не следует привлекать к делу или даже рассматривать, например такие, как набеги с целью приобрести рабов, практика нанесения увечий, совместно осуществляемые кражи или дележ военной добычи. Их следует принимать во внимание только постольку, поскольку воспоминания об этих занятиях все еще удерживаются в памяти, поскольку они сообщают некоторым племенам чувство аристократического превосходства над другими.
