Сэм Харрис - Свобода воли, которой не существует
В философской литературе существуют три основные трактовки проблемы свободы воли: детерминизм, либертарианизм и компатибилизм. Сторонники детерминизма и либертарианизма разделяют мнение, что если наше поведение полностью предопределено жизненным опытом, то свободная воля – фикция. (По этой причине и первым, и вторым приписываются «инкомпатибилистские» взгляды.) Детерминисты считают, что все в нашем мире взаимозависимо, тогда как сторонники либертарианизма (не путать с политической философией – либертарианством) воображают, что совершающий действие человек каким-то волшебным образом должен преодолеть рамки причинной обусловленности. Либертарианисты иногда упоминают такой метафизический объект, как душа, видя в наших волевых актах ее проявление. Компатибилисты находят воззрения сторонников детерминизма и либертарианизма ошибочными, заявляя, что свобода воли сочетается с принципами детерминизма.
Сегодня единственно приемлемый вариант для адептов свободы воли, нуждающихся в философском обосновании, – встать на позиции компатибилизма. В том, что касается поведения человека, детерминисты правы – это очевидно. Наши мысли и действия зависят от работы нервной системы, зависящей, в свою очередь, от первопричин, которые мы не осознаем. Однако компатибилистская трактовка свободы воли совершенно не соответствует пониманию большинства.
Компатибилисты считают, что человек свободен в своих действиях до тех пор, пока не сталкивается с внутренними и внешними препятствиями, не дающими ему поступать в соответствии с его истинными намерениями и желаниями. Если вам хочется еще одну порцию мороженого и никто не заставляет вас его есть, вы, покупая мороженое, демонстрируете свободу воли. Люди, однако, претендуют на большую автономность. Нравственные представления и ощущение свободы действий обусловлены тем, что мы воспринимаем себя как источник наших мыслей и поступков. Выбирая жениха, невесту или книгу для чтения, мы не испытываем никакого воздействия предшествующих событий, над которыми у нас нет контроля. Мы охотно наделяем себя и окружающих свободой, отрицая влияние объективных факторов, связанных с жизненным опытом. Когда же оказывается, что мы не правы (о чем свидетельствуют данные нейрофизиологических исследований мыслительной деятельности и поведения человека), мы уже не понимаем, какими правдоподобными доводами можно было бы обосновать наши привычные представления о личной ответственности{5}.
Проанализируем утверждение: насильники и убийцы совершают преступления по собственной воле. Если оно не полная бессмыслица, значит, преступники имели возможность поступить иначе – и не под влиянием случайных неконтролируемых факторов, а потому, что они, как разумные существа, обладали свободой мысли и действий. Сказать, что они были вольны не насиловать и не убивать, – значит признать, что они могли подавить в себе импульсы агрессии (либо даже пресечь само их появление), даже будучи в том состоянии, в каком они пребывали в момент преступления (с учетом всех факторов влияния, включая деятельность мозга). Допустить наличие свободы у жестоких убийц равносильно вынесению приговора. В противном же случае пространство для обвинения сужается, и даже самый закоренелый социопат отчасти выглядит жертвой. В тот момент, когда мы задумываемся о причинах, следствиями которых стали сознательные акты насильников и убийц, и в зоне нашего внимания оказывается целая вереница таких причин, уходящая в их детство и за его пределы, вина преступников перестает представляться такой уж очевидной.
Компатибилисты в своей обширной литературе обошли эту проблему весьма хитроумно{6}. В большей степени, чем в любой другой области философии, их выводы напоминают выводы теологов. (Подозреваю, что это отнюдь не случайность: усилия были направлены главным образом на то, чтобы не позволить законам природы лишить нас заветной иллюзии.) Согласно компатибилистам, если человек хочет совершить убийство и идет на преступление по собственному желанию, действия этого человека отражают его свободу воли. Построение нарочито нелепое как в этическом, так и в научном плане. Людьми владеет много противоречивых желаний, однако некоторые из них, с какой стороны ни посмотри, являются патологией (то есть абсолютно неприемлемы). Большинство из нас в каждый конкретный момент находятся во власти сразу множества взаимоисключающих целей и стремлений. Вам хочется закончить работу и одновременно тянет ее отложить и поиграть с детьми. Вы намерены бросить курить, но мечтаете о сигарете. Вы дрожите над каждой копейкой, но не можете устоять перед покупкой нового компьютера. В конце концов одно из противоборствующих желаний необъяснимым образом берет верх над другим. И где же здесь свобода?
Проблема с компатибилизмом, однако, гораздо глубже. Потому что какая же это свобода – хотеть то, что хочется, обходясь вообще без внутренних конфликтов? Какая же это свобода – удовлетворяться собственными мыслями, намерениями и вытекающими из них действиями, когда все они – следствие факторов, к которым вы не имеете ни малейшего отношения?
Например, я выпил стакан воды, и это решение меня умиротворило. У меня пересохло горло, и мое действие (я выпил обычной воды) идеально соответствовало моему представлению о себе: именно так мне следует поступать, когда мучает жажда. Если бы я с утра пораньше достал пиво, во мне заговорила бы совесть, а стакан воды не зазорно выпить в любое время суток, и я полностью доволен собой. Где здесь свобода? Возможно, если бы я думал поступить иначе, я бы так и сделал, тем не менее я повел себя так, как мне на самом деле хотелось. Я не предопределяю свои желания и не решаю, какое из них лучше. Моя психическая жизнь – это дар из космоса. Почему я не догадался выпить сока? Мне это даже не пришло в голову. Свободен ли я делать то, что не приходит мне в голову? Разумеется, нет.
Повлиять на свои желания не в моей власти. Какие у меня есть на то рычаги влияния? Другие желания? Сказать, что, будь у меня такое желание, я поступил бы иначе, равносильно признанию, что я обитал бы в иной вселенной, если бы я там обитал в действительности. Компатибилизм всего-навсего формулирует кредо: марионетка свободна до тех пор, пока ей нравится висеть на нитях.
Компатибилисты вроде моего друга Дэниела Деннета{7} утверждают, что, даже если наши мысли и действия есть продукт неосознанных факторов, они все-таки наши по определению. Что бы ни решал или ни делал наш мозг, осознанно или бессознательно, все равно это наши решения и поступки. Тот факт, что мы не всегда осознаем причины наших действий, не отрицает свободы воли, поскольку нейрофизиологические механизмы такие же наши, как и осознанные мысли.
Познакомимся с наблюдениями Тома Кларка из Центра натурализма.
«Харрис, безусловно, прав: у нас нет механизма доступа к процессам, лежащим в основе нашего выбора. Однако, как не раз отмечал Деннет, эти процессы такие же наши, как и любая другая часть нашей личности, как наше сознание. Нам не следует отчуждаться от процессов, происходящих в нервной системе, исходя из предположения, что наше осознанное “я”, которое, по мнению Харриса (и, вероятно, многих других), составляет реальное “я”, отдано на милость нейронов, которые им и распоряжаются. Мы как субъекты состоим (среди прочего) из цепочек нейронов, и некоторые процессы в этих цепочках определяют содержание сознательных и бессознательных явлений. Поэтому Харрис не прав, говоря, что это иллюзия – утверждать, будто мы управляем мыслями и действиями, а не просто пассивно наблюдаем за тем, куда ведет нас причинная обусловленность. Мы как физические индивиды поступаем отнюдь не случайно и выбираем тот или иной акт, пусть даже в этом и не задействована область, отвечающая за сознательную деятельность. Так что ощущения нас не обманывают: мы действительно руководим поступками и их контролируем.
Более того, нейронные процессы, которые поддерживают осведомленность, наиболее важны для выбора. Все факты указывают на то, что они связаны с адаптивностью и накоплением информации, служащей для контроля за поведением. Сомнительно, правда, что осведомленность (воспринимаемый опыт) сама что-то добавляет к нейронным процессам, контролирующим действие.
Действительно, человеческие существа не имеют свободы воли, способной разорвать причинную связь. Мы не можем слепить из себя божков. Но мы оттого не менее реальны, чем генетические процессы и явления окружающего нас мира, создающие нас самих и определяющие ситуации, в которых мы делаем выбор. Механизм выбора, поддерживающий результативное действие, так же реален и причинно обусловлен, как и любой иной естественный процесс. Так что нет необходимости рассуждать, как будто мы реальные субъекты действий, чтобы создать мотивированную и полезную иллюзию деятельности, как это пожелал сделать Харрис в конце своего высказывания о свободе воли. Действия личностей, обладающих такими качествами, вполне могут быть объяснены в рамках детерминизма»{8}.
