А. Мелехин - Ордынский период. Лица эпохи

Даже русские летописцы упоминали «о великом мятеже среди самих татар»: «Они перебили друг друга бесчисленное множество, как песок морской». По свидетельству арабского историка Ибн Василя, сокрушаясь по погибшим, в конце жизни Бэрх-хан говорил: «Грустно мне, что монголы убивают друг друга, но что придумать против того, кто изменил Ясе Чингисхана… Да посрамит Аллах Хулагу этого, погубившего монголов мечами монголов. Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю!»

Этот упрек Бэрх-хана можно было адресовать всем тогдашним чингисидам, которые предали забвению «Великую Ясу» и заветы Чингисхана. Если Бэрх-хан и ил-хан Хулагу не смогли поделить завоеванные территории, то, как свидетельствует армянский летописец Киракос Гандзакеци в своей «Краткой истории», «двое братьев его (Мунх-хана), Арик-Буга и Гопилай (Хубилай), стали враждовать (1260–1264 годы) между собой из-за царской власти (за престол Великого хана). Гопилай, разбив и уничтожив войско Арик-Буга и обратив его в бегство за пределы страны, победил и сам воцарился. Хулагу был братом их и Мунх-хана. Он помогал Гопилаю. Беркай (Бэрх-хан) же, владевший северными областями, помогал Арик-Буге…» Хубилай, опираясь на армию, с помощью которой он к тому времени контролировал большую часть Китая, относительно быстро смог одолеть своего соперника в борьбе за престол Великого хана, а вот Хулагу и Бэрх-хан умерли, так и не добившись своих целей. В 1265 году скончался Хулагу, а через год умер и Бэрх-хан. Это случилось во время похода против преемника Хулагу, его сына Абага-хана.

В сочинении Аль-Муфаддала «Прямой путь и единственная жемчужина» воспроизводится рассказ египетских послов о дворе Бэрх-хана, о его внешности и преемнике: «Рано утром царь Берке, находившийся в близком (от них) помещении, пригласил послов к себе… Их уже уведомили, что им следует делать при входе к нему, то есть войти с левой стороны и, когда от них будет взята грамота, перейти на правую сторону, присесть на оба колена, никому не входить к нему в шатер с мечом, с ножом или с оружием, не прикасаться ногами к порогу шатра; когда кто снимет с себя свое оружие, то слагать его на правую сторону, вынуть лук из сайдака, опустить тетиву, не оставлять в колчане стрел, не есть снега и не мыть платья в орде, а если (уже) случится мыть его, то делать это тайком. Потом (говорится), что они застали царя Берке в большом шатре, вмещавшем в себе 500 всадников, покрытом белым войлоком, внутри обитом шелковыми материями и китайками (?) и украшенном жемчужинами и драгоценными камнями. Он (хан) сидел на престоле, свесив обе ноги на скамейку, на которой (лежала) подушка, так как хан страдал ломотою (в ногах). Сбоку у него сидела старшая жена его, по имени Тагтагайхатунь; кроме нее у него еще две жены: Джиджекхатунь и Кехархатунь. Сына у него нет. Назначенный ему в наследники сын брата его… имя его Темир (читай Менгутимур)… В это время царю Берке было от роду 56 лет. Описание его: жидкая борода; большое лицо желтого цвета; волоса зачесаны за оба уха; в (одном) ухе золотое кольцо с ценным (осьмиугольным?) камнем; на нем (Берке) шелковый кафтан; на голове его колпак; («на чреслах его») золотой пояс с дорогими камнями на зеленой булгарской коже; на обеих ногах башмаки из красной шагреневой кожи. Он не был опоясан мечом, но на кушаке его черные рога витые, усыпанные золотом. При нем в шатре его (сидело) 50 эмиров на скамейках. Когда они (послы) вошли к нему и представили послание, то это чрезвычайно удивило его. Он взял грамоту и приказал визирю прочесть ее. Потом он велел им перейти с левой стороны [на правую] и уставить их по бокам шатра, позади находившихся при нем эмиров, приказал подать им кумысу и после того вареного меду, а потом предложил им мясо и рыбу, и они поели. Затем он приказал поместить их у жены своей, Джиджекхатуни. Когда они утром встали, то хатунь угостила их в своем шатре. В конце дня они отправились в отведенные им помещения. Султан Берке стал их требовать к себе в разные часы дня и расспрашивать их про слона и жирафа, спросил (также) про Нил, да про дождь в Египте, и сказал: «Я слышал, что через Нил протянута кость человеческая, по которой люди переправляются (через реку)». Они ответили: «Этого мы не видели, и у нас нет этого». Пробыли они у него 26 дней. Он одарил их кое-чем по части золота, которым торгуют в землях Ласкариса; потом упомянутая жена его (султана) пожаловала им халаты. Он вручил им ответные грамоты и отправил их в путь…»

Очевидно, этот прием состоялся в ханском дворце в новой столице Золотоордынского улуса, которую у нас принято называть Сарай-Берке. Описание новой столицы мы находим в сочинении Ибн Фадлаллаха ал-Омари: «…Город Сарай построен Бэрх-ханом на берегу Туранской реки (Итиля) (Волги). Он (лежит) на солончаковой земле, без всяких стен. Место пребывания царя там большой дворец, на верхушке которого (находится) золотое новолуние, (весом) в два кынтаря египетских. Дворец окружают стены, башни да дома, в которых живут эмиры его. В этом дворце их зимние помещения. Эта река (Итиль)… размером в Нил (взятый) три раза и (даже) больше; по ней плавают большие суда и ездят к Русским и Славянам. Начало этой реки также в земле Славян. Он, т. е. Сарай, город великий, заключающий в себе рынки, бани и заведения благочестия (?), место, куда направляются товары. Посредине его (находится) пруд, вода которого (проведена) из этой реки. Вода его употребляется (только) на работы, а для питья их (вода берется) из реки; ее черпают для них (жителей) глиняными кувшинами, которые ставятся рядом на телеги, отвозятся в город и там продаются».

Резюмируя свидетельства современников (русских и арабских летописцев и историков) о последних годах жизни Бэрх-хана, В. В. Бартольд писал: «Последние годы своего царствования Беркай уже не был, как Батый, вторым после великого хана государем в монгольской империи, а стал главой независимого государства, хотя эта перемена сделалась окончательной только при его преемнике (Мунх-Тумуре), который впервые приказал чеканить монету от своего собственного имени. Трудно установить, насколько Беркай как мусульманин способствовал распространению культуры ислама среди своих монголов. Египетские известия говорят о школах, в которых молодежь изучала Коран; не только сам хан, но и каждая из его жен и каждый из его эмиров будто бы имел при себе имама и муэззина; но из тех же рассказов мы узнаем, что при дворе Беркай-хана все языческие обычаи соблюдались так же строго, как и в Монголии… Сообщают, что не только сам хан, но и некоторые из его братьев приняли ислам; тем не менее после его смерти должно было пройти еще полстолетия, пока ислам окончательно стал господствовать в его государстве».

Мунх-Тумур (1266–1282), Тод-Мунх (1282–1285), Тула-Буга (1285–1290), Тогтао (1290–1312)

Да наслаждается великое княжение тишиною, да пресекутся распри владетелей, и каждый из них да будет доволен тем, что имеет

«Когда Берке (Бэрх-хан) скончался, на его место посадили… Менгу-Тимура (Мунх-Тумура)» – так Рашид ад-Дин начал свое очень краткое сообщение об этом хане Золотоордынского улуса. В этой связи интересно мнение Г. В. Вернадского по поводу кандидатуры престолонаследника Золотой Орды: «Берке не оставил сыновей. Если бы он имел возможность назначить наследника, его выбор, вероятно, пал бы на князя Ногая, который проявил себя выдающимся военачальником и которого он, по всей видимости, очень любил. Однако новый хан должен был быть избран местным курултаем, собранием князей-зучидов и высших военачальников. Генеалогическое старшинство не было абсолютно необходимым условием для избрания кандидата, но часто давало серьезное преимущество. Ногай не мог претендовать на старшинство в доме Зучи. Его отец, Татар, был сыном Боала, седьмого сына Зучи. А все еще жили два внука Бату: Мунх-Тумур и Туда-Мунх, оба – сыновья Тугана. Ввиду высокого престижа Бату, как основателя ханства кипчаков, представляется вполне естественным, что избирательное собрание предпочло его внуков Ногаю. Поэтому именно Мунх-Тумур, а не Ногай наследовал Берке в качестве хана кипчаков (Золотоордынского улуса). Поскольку к тому времени Ариг-Буга сдался Хубилаю (1264 год), последний являлся бесспорным хозяином империи, из чего мы можем заключить, что Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура в качестве великого хана (примерно в 1267 году). Ногай, однако, представлял собой слишком видную фигуру, чтобы полностью уйти со сцены». И Ногай действительно никуда не ушел, и при четырех последующих ханах Золотоордынского улуса он играл ведущую роль не только в военных действиях, но и в политической жизни улуса. Что же касается заключения Г. В. Вернадского о том, что «Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура…», то это не очевидный факт. Если, рассказывая о Абаге-хане, преемнике ильхана Хулагу, Рашид ад-Дин сообщает об одобрении Хубилаем этой кандидатуры, то по поводу одобрения кандидатуры Мунх-Тумура в сочинении персидского летописца нет ни слова. И очевидно, это не случайно. Как писал Моррис Россаби в своей научной биографии Хубилая, «Хубилай хотел, чтобы его признавали одновременно законным великим ханом монголов и императором Китая. Хотя к началу 1260-х годов его главные интересы сосредоточились на китайских землях, некоторое время он продолжал притязать на верховное владычество над всеми странами, захваченными монголами. Однако Золотая Орда поддержала Ариг-Буха, а среднеазиатские ханы часто предпочитали выжидать, на чьей стороне окажется перевес. Хубилай поддерживал хорошие отношения с персидскими ильханами, но монгольские правители Персии, начиная с его брата Хулагу, по сути, были независимыми государями. Хотя в царствие Хубилая ильханы обращались к нему за формальным назначением на престол, на самом деле они обладали всей полнотой власти. Таким образом, несмотря на успехи, достигнутые Хубилаем в Китае и Корее, ему так и не удалось добиться признания своего верховенства во всех монгольских владениях… Впрочем, в конце концов ему хватило благоразумия смириться с обстоятельствами и создать систему управления, рассчитанную на монгольские владения в Восточной Азии».