Фрэнк Эдкок - Военное искусство греков, римлян, македонцев
Определенный ответ на вопрос о том, каким образом ходили на веслах корабли, в названии которых присутствовали большие числа, до сих пор не найден [180] , и при написании этой книги я не ставил перед собой задачу подробно останавливаться на попытке решения этой проблемы. Если предположить, что для триремы была характерна максимальная гребная сила, допустимая ее конструкцией, то ее увеличение должно было повлечь за собой укрепление корпуса. Для более крупных кораблей характерно общее название – катафракты, подразумевающее, что над головой гребцов находилась палуба. Ее появление могло быть вызвано стремлением укрепить конструкцию корабля, сделать так, чтобы он мог противостоять натиску судна, обладающего большей гребной силой. Кроме того, появилась возможность устраивать на таких кораблях платформы для больших отрядов солдат, состоявших из ста и даже более человек, что было значительным усовершенствованием по сравнению с афинскими триремами времен Пелопоннесской войны, на которых умещалось всего четырнадцать моряков. Для того чтобы заставить такое судно сдвинуться с места, требовалось большее количество гребцов, хотя они были гораздо менее квалифицированными, чем те, которые использовались в период расцвета трирем. Маневры на таких кораблях осуществлялись более медленно и были менее изощренными. С другой стороны, начиная со времен Александра Македонского было легче найти опытных пехотинцев, чем гребцов. Когда Рим стал доминировать на море, это соответствовало его военному потенциалу, и опасность его флотов во время его ранних морских кампаний была вызвана не столько действиями противника, сколько отсутствием хороших моряков и предосторожностью. Принца Руперта (имеется в виду Руперт (Рупрехт) Пфальцский, герцог Камберлендский; в 1642 г. был назначен главнокомандующим английской королевской кавалерией; участвовал в английской революции и гражданской войне 40-х гг. XVII в. – Пер. ) обвиняли, правда не совсем заслуженно, в том, что он обращался с флотом так, будто тот был кавалерийским отрядом. Римских консулов также вполне можно упрекнуть в том, что они обходились с ним так, будто перед ними был легион. Следует отметить, что во время своего победоносного сражения при Саламине на Кипре Деметрий использовал тактику, характерную для сухопутных сражений того времени, – он достиг желаемого результата с помощью левого крыла, а затем атаковал вражескую колону таким же точно образом, как поступали полководцы, применяя ударную силу кавалерии [181] . Все это, однако, не значит, что более быстрые и легкие суда перестали играть какую-либо роль в военных действиях и обеспечении порядка в море. В некоторых случаях флоты, состоявшие из трирем и даже более маленьких кораблей, участвовали в морских операциях наряду с крупными судами или даже вместо них. Таким образом, военно-морская тактика и судостроение шли рука об руку, и как Помпей, так и Агриппа (а до них жители Родоса) осознали ценность обоих видов судов и применяли их.
Теперь следует поговорить не столько о тактике военных действий на море, сколько о применяемой в рамках их стратегии. Следует отметить, что сравнительная незаметность древних кораблей снижала ценность господства на море, однако она же позволяла получить стратегическое преимущество или осуществить внезапную атаку на силы противника. Ценность эффекта неожиданности признают все специалисты по ведению боевых действий, и умение достичь его является одним из показателей находчивости флотоводца. Правда, как на суше, так и на море греки и македонцы нечасто прибегали к действиям, связанным с внезапностью. Замечание о том, что разведка и сбор шпионских сведений не были сильной стороной флотов и армий древности, полностью справедливо. Для того чтобы использовать эффект неожиданности, как правило, требуется хорошая разведка; она же позволяет обезопасить себя от подобных «сюрпризов». Даже несмотря на это, я никак не могу понять, почему войска и флоты не становились чаще жертвами хорошо спланированных внезапных нападений противника. Могу лишь предположить, что древние военачальники, как римляне, так и греки и македонцы, неохотно шли на отчаянные действия и брали на себя сознательный риск, который обычно ведет к захвату врага врасплох. Еще Фукидид [182] писал о том, что в войне присутствует значительный элемент неожиданности и что так и должно быть. Возможно, жившие в древности военачальники и флотоводцы опасались его и относились как к врагу, а не считали своим другом и союзником.
При этом в те времена стратегия зависела от того, насколько быстро и бесшумно будет переброшен флот. Так, в начале V века до н. э. спартанский царь Клеомен совершил следующий маневр против своих противников из Аргоса, ослабив таким образом их положение. Под прикрытием темноты он перевез свои войска на противоположный берег, благодаря чему они сумели подойти к Аргосу с другой стороны и заставить противника сразиться с ними там [183] . Кроме того, неспособность кораблей уходить далеко от суши делала возможным проведение совместных операций с сухопутной армией, наделяя таким образом стратега свободой действий. К примеру, основная цель сопротивления царя Леонида в Фермопилах во время Греко-персидских войн состояла в том, чтобы морское сражение могло состояться в ограниченном для маневрирования пространстве. Таким образом он надеялся, что греческий флот сумеет одержать победу и остановит сухопутное наступление персов. Этим чаяниям не суждено было сбыться, а гибель Леонида и его спартанцев была бесполезной.
Более продуктивной оказалась стратегия, в рамках которой при Саламине греческий флот оказался во фланге персов как на море, так и на суше [184] . При Саламине греческие суда поставили перед ними такую же проблему, как и та, которую английская флотилия заставила решить испанскую Непобедимую армаду при Плимуте, – британцы вынудили ее подняться вверх по водам Ла-Манша, чтобы добраться до герцога Пармы, находившегося в Нидерландах. Персы попытались решить эту проблему с помощью атаки, которая привела к их поражению, а испанцы игнорировали ее, хотя и это не принесло им успеха.
Если говорить о стратегии в более широком смысле, то следует отметить, что большое стратегическое значение имел остров Кипр, где жило смешанное население, в жилах которого текла греческая и восточная кровь. Его важность заключалась в первую очередь в географическом положении. Он находился слишком далеко от подвластных грекам вод Эгейского моря для того, чтобы считаться с эллинской политикой или экономикой. Но в то же время он располагался слишком близко от побережья Финикии и не мог сдерживать усиление персидской военно-морской мощи, которая во многом основывалась на владении этой территорией. Таким образом, перейдя под контроль греческого флота, Кипр стал бы надежной базой, защищающей восточную часть Эгейского моря от вторжения персидских кораблей. Дважды: в начале V века до н. э. и в первые годы IV века до н. э. – эллины тщетно пытались овладеть островом и организовать на нем свою военно-морскую базу. В разгар Ионийского восстания, начало которого было многообещающим, греки упустили контроль над ним [185] , и мятеж был подавлен благодаря массированному вторжению финикийского флота в Эгейское море. Через столетие та же стратегическая ошибка, вызванная умелой стратегией персидских сатрапов Малой Азии, привела к тому, что персы одержали сокрушительную победу на море, лишили спартанцев последней надежды на сохранение их присутствия в Малой Азии и восстановили сообщение между Персией и Грецией [186] . Дважды на протяжении отделявшего эти события друг от друга столетия талантливый стратег, афинский флотоводец Кимон, начинал военно-морские кампании, целью которых был захват Кипра [187] . В первый раз, когда он потерял контроль над афинской стратегией, его корабли были перенаправлены на помощь участникам египетского восстания против персов, а во второй он скончался до того, как его предприятие завершилось успехом. Однако таким образом афинянам удалось достичь modus vivendi с персами, благодаря чему было предотвращено проникновение финикийского флота в воды, находившиеся под контролем греков, а Эгейское море на столетие превратилось в единоличную «вотчину» Афин. Правда, события, связанные с Кипром, на этом не закончились. Персы сумели восстановить над ним полный контроль, заключив так называемый царский мир, хотя из-за их постоянной занятости другими проблемами в середине века остров стал независимым и поэтому имел большое стратегическое значение для Александра, а позднее и для Антигона I [188] . Именно в водах, принадлежавших Кипру, флот Деметрия, сына последнего, одержал масштабную победу [189] , а затем остров стал одной из целей внешней политики Птолемеев, так как способствовал утверждению их власти на море и находился на середине пути между Египтом и его владениями в Леванте. За власть над ним крупные военно-морские державы боролись до конца III века до н. э., когда начался период упадка эллинистических флотов.
