Иоганн-Амвросий Розенштраух - Исторические происшествия в Москве 1812 года во время присутствия в сем городе неприятеля

Лютеранские церкви в Российской империи обладали некоторым подобием демократического самоуправления. Пастора избирала община. У церкви также был церковный совет, состоявший из председателя и нескольких старейшин-мирян. Совет управлял делами общины. Председательствовали советом обычно высокопоставленные лица. Что же до старейшин, то их избирали посредством кооптации на неопределенный срок в несколько лет[217]. Три основные категории прихожан были в примерно одинаковом соотношении представлены в совете людьми высокопоставленными и заслуженными: возможно, неполный список старейшин, входивших в совет между 1813 и 1820 годами, включает шестерых чиновников (двоих коллежских советников, двоих статских советников, двоих надворных советников), пятерых ученых мужей (двоих профессоров, врача и двоих фармацевтов) и шестерых купцов[218].

Иммигранты из самой Германии, как Розенштраух, были в приходе в меньшинстве, однако прибытие в Москву через Санкт-Петербург было довольно типичным случаем для его сограждан: две трети приезжих, конфирмованных в церкви Св. Михаила, были выходцами из окрестностей Санкт-Петербурга или Остзейских губерний – двух регионов России с наиболее плотным немецким населением и тесными связями с Западом. Принадлежность ко второй купеческой гильдии наделяла нашего героя более высоким социальным статусом, чем у других купцов в общине, не говоря уже о ремесленниках. Вероятно также, что он был состоятельнее большинства прихожан. Впрочем, деньги были не единственным мерилом статуса. В глазах знати он, вероятно, был «всего лишь» купцом, а доктора, аптекари, преподаватели и другие образованные люди, возможно, не одобряли отсутствия у него университетского образования. За исключением капельмейстера, в списке избирателей за 1822 год нет ни одного человека, связанного с театром или искусством; в этой среде актерское прошлое Розенштрауха вряд ли бы вызвало понимание.

Церковная община обладала важными свойствами, которые, вероятно, и привлекали Розенштрауха. Ее целью была жизнь духа. Она поддерживала существование немецкой культуры. Наконец, община была одним из немногих мест в Российской империи, где люди без выдающейся родословной, покровительства знати или служебного титула имели возможность заняться общественной деятельностью. Другим институтом, подпадающим под это описание, было масонство, также занимавшее важное место в жизни Розенштрауха во время его пребывания в Москве.

В августе либо 1816 либо 1817 года император Александр I посетил Москву. Будущий декабрист барон Владимир Иванович Штейнгель, адъютант московского военного генерал‐губернатора, позже писал, что этот визит был отмечен «некоторыми случаями достойными особого внимания». Первый был таков:

Некто, содержатель косметического магазина Розенштраух, после бывший в Одессе лютеранским пастором, очень уважаемым, тотчас по приезде государя подал просьбу военному генерал‐губернатору о дозволении ознаменовать 30‐е августа открытием масонской ложи. По докладе об этом, государь изволил отозваться: «Я формально позволения на это не даю. У меня в Петербурге на это смотрят так (государь взглянул сквозь пальцы). Впрочем, опыт удостоверил, что тут зла никакого нет. Это совершенно от вас зависит». И ложа была открыта под фирмою «Тройственный рог изобилия» (из трех рогов составлялась буква А)[219].

События, описываемые Штейнгелем, знаменуют начало четвертой, и последней, стадии масонской карьеры Розенштрауха. Он вступил в масоны в Голландии в 1792 году, возобновил членство в ложе в Мекленбурге в 1801–1804 годах и начиная с 1806 года состоял в санкт-петербургских ложах. Не считая Остзейских губерний, Санкт-Петербург был основным местом пребывания российских немцев, и, впервые отправившись в Москву в 1811 году, Розенштраух продолжал поддерживать тесные связи с жителями Северной столицы, в том числе со своими собратьями по масонской ложе[220]. Однако после 1812 года он более прочно обосновался в Москве. С одной стороны, он окончательно перевез в Москву всю семью, с другой – он учредил там масонскую ложу.

Устроение новой ложи не исчерпывалось вербовкой новых членов и арендой места для собраний. Считалось, что масонство – непосредственное продолжение еще средневековых и даже античных организаций и учений. Для создания себе репутации новая ложа должна была обеспечить преемственность масонской традиции за счет связей с уже существующими ложами. Кроме того, секретные общества какого бы то ни было толка нервировали власти предержащие: стремясь к контролю, государство поручало отдельным ложам руководство над всеми остальными. Ввиду этих обстоятельств для основания новой ложи требовалось заручиться как позволением властей, так и одобрением (хартией, или конституцией) «великой» ложи. Ложа Розенштрауха получила конституцию от Директориальной ложи Астрея в Санкт-Петербурге. Даруя ее, должностные лица Астреи объясняли, что ожидают от новой ложи «послушания и в особенности точнейшего и вернейшего отчета в работах и доставлении всех законных донесений, дабы Великая Ложа могла в полной мере исполнить возложенную на ее (sic) Высшим Правительством за все, подведомственные оной, ложи ответственности»[221].

Семь человек, ходатайствовавших перед Астреей о даровании им конституции, а впоследствии занявших в новой ложе большую долю ответственных должностей, представляли собой высший слой немецкого среднего класса Москвы. Среди них не было дворян, госслужащих, военных чинов или мастеровых. Розенштраух и его сын Вильгельм были петербургскими купцами; Иоганн Петер Шиллинг – купцом из Риги. Вильгельм Трёйтер и Л.В. Бреме были врачами. Леопольд Чермак служил театральным художником‐декоратором, а Карл Водарг учителем[222]. Чермак и Шиллинг дружили с Розенштраухом и упоминаются в его воспоминаниях о 1812 годе. Шиллинг состоял в церковном совете церкви Св. Михаила, и, когда он умер, его место в совете было отдано Розенштрауху, который и служил там вместе с Трёйтером. К 1819 году одним из чиновников ложи стал Юстус Христиан Лодер, еще один врач: он председательствовал в совете церкви Св. Михаила, а позже стал коммерческим партнером Вильгельма Розенштрауха. Таким образом, членство в масонской ложе было частью более крупной системы связей между влиятельными представителями немецкой общины.

Хронология учреждения ложи не слишком ясна. По свидетельству Штейнгеля, император даровал позволение на это во время своего визита в Москву в августе 1816 года. Этому противоречит письмо Розенштрауха без даты, согласно которому император разрешил основание ложи в августе 1817 года[223]. (Источники расходятся в том, находился ли Александр I в Москве в августе 1817 года[224].) Штейнгель вспоминает, что ложа должна была называться Тройственный рог изобилия. На деле вновь учрежденная ложа носила похожее, но не идентичное название: Александра к тройственному спасению. Так же, как и ложа Розенштрауха в Санкт-Петербурге, именовавшаяся ложей Александра благотворительности к коронованному Пеликану, новая организация явно была названа в честь царя. Согласно недатированному тексту речи, произнесенной на одном из заседаний, учредители впервые заговорили об основании новой ложи только в ноябре 1816 года[225], но документ из ложи Астрея свидетельствует, что великая ложа одобрила открытие нового филиала уже 11 ноября 1816 года[226]. Как бы там ни было, официально ложа обрела свою конституцию на тезоименитство царя, 30 августа 1817 года, а ее первое собрание состоялось 15 сентября 1817 года[227].

Делами ложи в какой-то мере заправлял тесный круг лиц, отличный от самой ложи и состоявший из Розенштрауха и его товарищей. Чтобы понять, как этот кружок функционировал, нам понадобится краткий экскурс в историю масонских степеней.

Франкмасоны верили, что ложи были преемницами секретных организаций, существовавших веками и посвященных в великие философские или моральные тайны. Масон продвигался от одной степени к другой по мере того, как росло его понимание этих тайн. Тремя Иоанновскими степенями, или градусами, признаваемыми во всех ложах по всему миру, были ученик, подмастерье и мастер, но некоторые масоны стремились к так называемым «высшим» степеням, которые еще больше приблизили бы их к великой мистерии. Важно было, чтобы степени и ритуалы посвящения в них в точности соответствовали существовавшим в более ранних организациях, на базе коих, как считалось, впоследствии развилось собственно франкмасонство. В XVIII веке это привело к появлению немалого числа так называемых уставов, каждый из которых предусматривал свои собственные высшие степени и пропагандировал собственные идеи об истоках масонства. Замысловатость исторических теорий, излагаемых разными уставами, и окружавшая высшие степени аура тайны нередко приводили посторонних наблюдателей к убеждению, что рядовые масоны были легковерными глупцами, а их лидеры либо шарлатанами, либо опасными заговорщиками. Например, В.И. Штейнгель отклонил предложение Розенштрауха присоединиться к ложе Александра к тройственному спасению потому, что, как он свидетельствовал во время расследования восстания декабристов, считал, что масоны «разделялись на два рода: на людей обманывающих и на людей обманываемых», а также потому, что «находил, что давать клятву на исполнение правил неизвестных и притом подвергать себя испытаниям, похожим на шуточные, противно человеку здравомыслящему»[228].