Гай Стэндинг - Прекариат: новый опасный класс
Если пенсии компании, на которых строился общественный договор капитализма в двадцатом веке, сводились на нет, то же самое происходило и с государственными пенсиями. Пример подала Великобритания. Британская государственная пенсия в наши дни равняется 15 процентам среднего заработка, и она все уменьшается, а пенсионный возраст собираются отодвинуть с 65 лет до 68. Предполагают, что через какое-то время на пенсию будут выходить лишь после семидесяти, а то и еще позже. Доклад Тернера перед Пенсионной комиссией,[6] одобренный лейбористами и консерваторами, предложил сделку из трех частей: дольше работай, больше копи – и получишь очень скромную государственную пенсию. Идея была в том, чтобы сдержать размах выдачи пособий по бедности. Но если не повышать основную пенсию и не сдерживать выдачу пособий по бедности (с проверкой нуждаемости), повод делать сбережения ослабнет. А для людей с низким доходом и вовсе не будет никакого смысла делать сбережения, поскольку если они станут копить, то потеряют право на пенсию.
Еще один аспект реструктуризации общественного дохода – переход от фиксированной оплаты к гибкой. И здесь гибкость также дает преимущества работодателям и увеличивает риск и незащищенность для наемных работников. Одним из требований рабочих движений двадцатого века была стабильная прогнозируемая зарплата. Однако мировой капитализм хочет быстро отрегулировать положение с зарплатами. Если ему не удастся это сделать, следует опасаться худшего. В 2009 году по сравнению с 1994-м американские фирмы в среднем придержали вдвое большую часть фонда заработной платы, предназначавшуюся на различные выплаты, такие как премии по результатам труда (Dvorak, Thurm, 2009).
Во время рецессии в начале 1980-х получили распространение концессионные договоры, при этом профсоюзы и работники отказывались от права на льготы в обмен на повышение зарплат. В наши дни низшие категории работников лишены возможности заключать концессионные договоры; предполагается, что их зарплаты должны расти вместе с чистой прибылью, но зарплаты остаются на прежнем уровне. В 2009 году рабочие заводов «Форд» отказались от местной надбавки к заработной плате и потеряли отпускные и стипендии для детей, поступающих в вузы, а также помощь в оплате обучения. Такая система оплаты труда означала переход к более незащищенному образу жизни. Наблюдались и дальнейшие подвижки в сторону увеличения всех видов мобильности, включая демонтаж профессий. Так, «Форд» заключил с профсоюзом United Auto Workers коллективный договор, по которому замораживались начальные зарплаты, запрещались забастовки и рабочие получали надбавку за то, что соглашались с этими условиями. Следом такие же сделки провернули GM и Chrysler, вдобавок эти предприятия сократили число основных ставок зарплаты, в случае GM – до трех ставок для квалифицированных профессий.
Такие преобразования – часть процесса адаптации, который наблюдается во всем мире. Круг сужается. Когда рабочие в Китае стали бить тревогу, требуя увеличения зарплат и улучшения условий труда, транснациональные компании торжественно выложили кучу денег на зарплаты, но за это отобрали льготы предприятий. Рабочие «Фоксконна» в Шэнчьжэне получали бесплатное питание, одежду и место в общежитии. В июне 2010 года, объявляя о втором серьезном повышении зарплат, глава «Фоксконна» сказал: «С сегодняшнего дня мы передаем эти социальные функции обратно государству». Компания перешла на денежную форму оплаты труда, и создавалось впечатление, будто работники получают больше (рост зарплат составил 96 процентов), но при этом менялся вид вознаграждения и характер трудовых отношений. Глобальная модель добралась и до Китая.
Прекариат в полной мере почувствовал, что несет с собой гибкость заработной платы. Его заработок ниже, он более непостоянный и более непредсказуемый. Непостоянство вовсе не то, что нужно для счастливой жизни. Когда у человека, относящегося к прекариату, потребность в финансах больше обычного – например, он заболел или случилось горе в семье, то, скорее всего, его доход будет ниже среднего. А его экономическая нестабильность еще больше усиливается из-за особенностей работы кредитных рынков. Для такого человека не только цена получения займа будет выше – из-за проблематичной кредитоспособности, но также и нужда в займе будет сильнее, поэтому многие в отчаянии берут «акулий заем» по непосильно высокой процентной ставке и с нереальным графиком погашения.
Есть множество научных работ и совсем немного художественных произведений, показывающих, как в бедных сообществах один вид негарантированности дохода усиливает остальные. Человек с нестабильным доходом, особенно если он то и дело переходит с одной кратковременной низкооплачиваемой работы на другую и имеет дело с недружественной и головоломной системой пособий, быстро и легко оказывается в числе хронических должников.
Долгие годы пагубные последствия реструктуризации общественного дохода и стагнации заработной платы как-то компенсировались государственными субсидиями. О них мы поговорим позже. Но стагнация заработной платы и экономическая нестабильность тех, кого толкают в прекариат, прикрывались дешевыми кредитами, на которые во многих странах ОЭСР выделялись правительственные субсидии. Семьи, принадлежащие к среднему классу, призывали потреблять больше, чем позволяли их доходы, – ловко маскируя тот факт, что заработок неуклонно уменьшался. Это была медвежья услуга. Кризис развеял иллюзию, что все получают выгоду от второго «позолоченного века» бурного экономического развития. Внезапно миллионы американцев и европейцев оказались близки к прекариату.
Короче говоря, общественный доход при мировом капитализме – вещь все более ненадежная. Когда компании «путешествуют налегке», это выливается в нестабильный многоуровневый доход для прекариата. А такая реструктуризация дохода означает, что для тех, чье экономическое положение нестабильно, возрастает стоимость жизни. Рыночное общество, которому свойственна нестабильность и подвижность, подсказывает, что лучше застраховаться, вознаграждает тех, кто так поступает, и наказывает тех, кто не может этого сделать. Люди, заключившие временный трудовой договор, не только с большей вероятностью будут испытывать финансовую нужду, им будет гораздо труднее и дороже получить страховку.
Последний аспект реструктуризации общественного дохода в эпоху постглобализации состоит в том, что, если прежде социальное государство, отдельные люди и семьи могли рассчитывать на неформальные механизмы общественной помощи, теперь таких механизмов не находят – их просто нет. Они были ослаблены ростом государственных пособий и льгот предприятий. На протяжении десятилетий люди привыкли думать, что в них нет необходимости, и они постепенно отмирали. Но когда фирмы освободились от льгот и пособий предприятий, а государство перешло на пособия с проверкой нуждаемости, оказалось, что на поддержку малых сообществ тоже нельзя рассчитывать. «Когда вы в них нуждаетесь, они не придут вам на помощь», – сказал корреспонденту Financial Times один 59-летний испанский безработный, который безуспешно просил родственников о поддержке (Mallet, 2009). Система семейной взаимовыручки развалилась. Таким образом, прекариат оказался в уникальном положении. В отличие от старого пролетариата и салариата он не имеет льгот и пособий от предприятия, дающих гарантию дохода, и не получает социальной поддержки, основанной на личном вкладе. И хотя он должен рассчитывать на денежное вознаграждение, оно ниже и более нестабильно и непредсказуемо, чем у других групп. Неравенство в доходах и льготах все заметнее, и прекариату, отброшенному назад, остается полагаться только на ослабленную систему социальной защиты в малых сообществах.
Безработица и нестабильность
Безработица – часть жизни прекариата. Неоднократно делались попытки пересмотреть отношение к ней. В эпоху, предшествующую глобализации, считалось, что безработица обусловлена экономическим и структурным факторами. Безработный – несчастный, которому просто не повезло, он оказался в неправильное время в неправильном месте. Система пособий по безработице основывалась на принципе социального страхования, каждый вносил свой вклад – таким образом люди, для которых вероятность стать безработными мала, субсидировали тех, для кого такая вероятность выше.
Эта модель развалилась, хотя в остаточной форме еще сохраняется в некоторых странах. Все меньше работников в состоянии делать взносы или рассчитывать, что кто-то их сделает за них, и еще меньше людей, которые удовлетворяют требованиям для выдачи таких пособий. Но в любом случае официальное отношение к безработице радикально изменилось. При неолиберальной модели экономики безработица стала делом личной ответственности, чем-то почти «добровольным». Людей стали рассматривать как более или менее «трудоспособных», а значит, проблему безработицы можно решить, повысив их трудоспособность, обновив их «навыки» или изменив их «привычки» и «настроения». Это упростило переход к следующей стадии – обличать и стыдить безработных как лодырей и иждивенцев. К чему это привело, мы еще поговорим в шестой главе. А сейчас лишь рассмотрим, как безработица сказалась на прекариате.
