Джон Рёскин - Этика пыли
Виолетта. Но ведь вы всегда были довольны нами, когда мы старались сделать приятное другим, а не себе?
Профессор. Дорогое дитя мое, в повседневном ходе и дисциплине правильной жизни мы должны постоянно и обоюдно подчиняться, следовать требованиям благовоспитанности и доброжелательности. И привычка к такому подчинению и служению друг другу, как вам всем известно, действует одинаково благотворно и на дающих, и на получающих: она придает силу и совершенство настолько же, насколько смягчает и облагораживает нас. Но действительная жертва всеми нашими силами, нашей жизнью или нашим счастьем (хотя жизнь каждого мужественного человека в его руках, и он может в случае необходимости отдать ее так же беззаветно, как воин отдает свою жизнь на поле брани) всегда является печальной минутной необходимостью, а не соблюдением неизменных, вечных законов бытия. Самопожертвование, желаемое и доставляющее отраду, обычно бывает безумно и, в конце концов, даже губительно. Сентиментальная проповедь такой самоотверженности и стремление следовать ей привели хороших людей к тому, что не только их жизнь в большинстве случаев оказывается бесплодной, но и весь склад их бесплодной религии до того пуст, что в настоящее время английская нация, проповедующая заповедь любить ближних, как самих себя, вцепляется в этих ближних когтями и попирает их ногами, треплет и терзает их, как дикарь; и каждый, кто только может, живет трудами других людей. Словом, обязанность каждого человека относительно своих ближних состоит в том, чтобы, определив свои силы и особые дарования, развить их на пользу другим. Неужели Тициан больше помог бы миру своим самоотречением, отказавшись от живописи, а Казелла – отказавшись от пения? Истинная добродетель состоит в том, чтобы с готовностью петь, когда люди желают этого. Настоящее слово «добродетель» означает не «поведение», а «силу», жизненную энергию сердца.
Не читали ли вы, Сивилла, у Макса Мюллера[18] что-нибудь относительно группы слов, начинающихся на букву V: vital (жизненный), virteous (добродетельный), vigorus (сильный)? Не могли бы вы назвать еще слова?
Сивилла. Нет, не могу. Назовите, пожалуйста, их сами.
Профессор. Только не сегодня – уже поздно. Приходите в свободное время завтра, и я расскажу о них, если ничего нам не помешает. Но вся суть в том, дети, чтоб вы понимали по крайней мере значение двух латинских слов: запомните же, что mors значит смерть и остановка, а vita – жизнь и рост, и старайтесь не умерщвлять, а оживлять себя.
Виолетта. Но разве мы не должны умерщвлять наши земные привязанности и посвящать себя служению – если не людям, то Богу?
Профессор. Мы затрагиваем слишком серьезные вопросы, Виолетта, для нынешней беседы. Думаю, я уже достаточно говорил вам об этике. Давайте теперь немного поиграем. Чем, Лили, были вы так заняты сегодня утром в лесу, у муравейника?
Лили. О, это не я, а муравьи были очень заняты, я лишь пыталась помочь им.
Профессор. И они, надеюсь, не пожелали этого?
Лили. Совершенно не пожелали. Не могу понять, почему муравьи всегда так недовольны, когда кто-нибудь пробует помочь им! Они переправляли по траве прутики и старались сделать это как можно быстрее, без устали тянули и толкали, спотыкаясь на каждом шагу, так что жалко было смотреть. Я взяла несколько прутиков и положила их на то место впереди, куда, мне казалось, они стремились дотащить свой груз. Но вместо того чтобы обрадоваться, они тотчас же бросили ношу и засуетились, раздраженные и испуганные. В довершение ко всему многие из них забрались ко мне в рукав и искусали меня, так что мне пришлось уйти.
Профессор. А я-то все не мог понять, что вы там делаете. Я видел, что французская грамматика лежала позади вас на траве, и подумал, что вы, может быть, пошли просить муравьев послушать, как вы будете спрягать французские глаголы.
Изабелла. О, вы так не думали!
Профессор. Почему же нет, Изабелла? Я отлично знаю, что Лили не может сама выучить этих глаголов.
Изабелла. Но ведь и муравьи не могут помочь ей.
Профессор. Уверены ли вы, Лили, что и муравьи не могут помочь вам?
Лили (подумав). Может быть, мне следовало бы кое-чему поучиться у них.
Профессор. Но ни один из них не бросил своего прутика, чтобы помочь вам спрягать неправильные глаголы?
Лили. Конечно, нет. (Смеется вместе с остальными.)
Профессор. Что вы смеетесь, дети? Почему бы муравьям не бросить своей работы, чтобы помочь Лили? Ведь думает же Виолетта, что мы должны бросить свою работу, чтобы помочь делу Бога. Может быть, однако, она разделяет более скромный взгляд Лили и думает, что и Он мог бы кое-чему научиться у нее.
На глазах Виолетты появляются слезы.
Дора (вспыхнув). Это слишком злая шутка! Как вам не стыдно! Бедная Виолетта!
Профессор. Дорогие дети, незачем одной из вас краснеть, а другой бледнеть потому только, что вы поняли нелепость фразы, которую привыкли употреблять вместе с большинством религиозных людей. Только одним путем человек и может помогать Богу – не препятствуя Богу помогать человеку. И нельзя более преступно упоминать всуе Его имя, как называя отказ от своего дела служением Богу.
Бог – добрый Отец. Он всех нас поставил там, где желает, чтобы мы творили Его волю, и это исполнение Его воли есть истинное «служение Отцу». Он назначает каждому созданию радостное для него дело, если только каждый будет выполнять его радостно и смиренно. Он всем нам дает достаточно силы и смысла для той работы, которую Он хочет, чтобы мы выполняли. Если же мы устаем или заходим в тупик, то виноваты в этом мы сами. Да, при всяком деле мы можем всегда быть уверены, что не делаем угодное Ему, если сами мы несчастливы. На сегодня довольно, дети. Будьте же как можно счастливее. А когда не можете быть счастливы, то не кичитесь по крайней мере своим несчастьем.
Беседа 7. О домашних добродетелях
Вечером у камина в гостиной.
Дора. Ну вот, шторы опущены, огонь пылает, устраивайтесь в кресле и расскажите нам то, что обещали.
Профессор. Что же?
Дора. Все, что знаете о добродетели.
Катрин. И о словах на букву V.
Профессор. Я слышал сегодня утром, мисс Кэти, как вы на игровой площадке пели что-то, упоминая слово, начинающееся с буквы V.
Катрин. Я пела!
Мэй. О, расскажите нам, расскажите.
Профессор. «Виликенс и его…»[19]
Катрин (зажимая ему рот рукой). О, молчите, молчите, пожалуйста. Где же вы были?
Изабелла. Право, мне хотелось бы знать, где был профессор. Мы потеряли его из вида у рододендрона, и я не видела, куда он делся. Ах, какой вы дурной, дурной!.. (Взбирается к нему на колени.)
Дора. Теперь, Изабелла, мы серьезно нуждаемся в беседе.
Профессор. Я беседовать не буду.
Дора. Но вы должны. Вы обещались. Помните?
Профессор. Да, если все будет хорошо, а теперь все дурно. Я устал и зол и беседовать не буду.
Дора. Вы нисколько не устали и не так уж разозлись. И мы заставим вас говорить, будь вы даже злы, как сто китайцев. Пойди сюда, Египет, и встань рядом с Профессором.
Египет занимает позицию у каминной щетки.
Дора (осматривая свой боевой отряд). А ты, Лили, садись напротив, на ковер.
Лили исполняет приказание.
Профессор (видя, что шансов на победу у него нет). Хорошо, хорошо, но я, право, устал. Пойдите потанцуйте немного, а я подумаю.
Дора. Нет, вы не должны думать, иначе вам захочется и нас заставить думать, а это, право, скучно.
Профессор. Идите же и потанцуйте, чтобы избавиться от дум, а потом я буду беседовать с вами, сколько пожелаете.
Дора. Но мы не можем танцевать ночью. Сейчас не время, и нам хочется послушать рассказ о добродетели.
Профессор. Позвольте мне сначала немного полюбоваться ею, так как танцы – первая добродетель девиц.
Египет. Правда? А вторая?
Профессор. Уменье одеваться.
Египет. Напрасно вы делаете эти намеки. Я только сегодня утром, перед завтраком, починила все изорванное.
Профессор. Я не могу иначе выразить этический принцип, Египет, неважно, починили вы свое платье или нет.
Дора. Перестаньте же, пожалуйста, говорить вздор, ведь мы серьезно хотим послушать рассказ о добродетели.
Профессор. Хорошо, но я вам уже сказал о ней все, что мог.
Дора. Что – все? Что первая добродетель девиц – танцы?
Профессор. Говоря точнее, желание танцевать, а не желание надоедать старшим и слушать о добродетели.
