Питер Хизер - Великие завоевания варваров. Падение Рима и рождение Европы
Средоточием политической жизни в обществе алеманнов IV века, напротив, были короли и цари (лат. reges). Имеющиеся у нас данные позволяют предположить, что регион, называемый алеманнами Аламаннией, был разделен на несколько кантонов или подрегионов (вероятно, для их обозначения уже существовало германское слово gau), каждый из которых (или, по крайней мере, из тех, о каких мы знаем) управлялся царем (лат. rex или regalis). Эта королевская власть, похоже, была отчасти наследуемой и переходила если не напрямую от отца к сыну, то по крайней мере к другому представителю царствующего клана. Хнодомар и Серапион, главные властители Страсбурга, были родственниками – дядей и племянником; а отец Серапиона, Медерих, был настолько важной персоной, что провел довольно долгое время в качестве заложника у римлян, успев обзавестись пристрастием к культу египетского бога Сераписа, почему он и назвал сына именем, чуждым германскому миру. В сочинении Аммиана мы также встречаем отца и сына, Вадомария и Витикабия, каждый из которых в свое время был королем. Но здесь главное – не спешить с необоснованными обобщениями. Алеманнские цари вполне могли лишиться власти. Некий Гундомад был убит собственными последователями, когда отказался присоединиться к армии, сражавшейся под Страсбургом. С другой стороны, важные люди, не бывшие королями, могли долго сохранять влияние в алеманнском обществе, Аммиан упоминает об оптиматах, которые присутствовали на поле боя. Тем не менее короли представляли собой куда более грозную и стабильную силу в обществе алеманнов IV века, нежели в раннеримский период[42].
Поздний союз алеманнов в целом проявлял себя как куда более прочное политическое образование, нежели его предвестники в I веке. Данное утверждение более спорное, поскольку, как мы видели, союз этот не функционировал как централизованное сообщество с единым полновластным правителем. В IV веке вообще не существовало единого царя алеманнов. А Германия I века была в состоянии произвести на свет даже более крупные сообщества, включающие в себя несколько малых политических объединений. Поэтому для некоторых ученых это не говорит о сколь-нибудь существенных переменах, якобы происшедших в общественном и политическом строе алеманнов. Однако надплеменные союзы I века были либо долгосрочными (но при этом отнюдь не неизменными) и преимущественно религиозными по своей сути, либо же политическими и в высшей степени непрочными. Тацит упоминает о трех «племенах с единым культом» (группах племен, которые сохраняют приверженность общему религиозному культу в добавление к своим собственным) – ингевоны, ближайшие к морю, герминоны в середине, истевоны на западе. О них нам известно немногое, и мне бы не хотелось недооценить их важность для раннегерманского мира, поскольку Птолемей также упоминал о них, а значит, они существовали не только в I веке, но и во II. Однако рассказы о попытках римлян покорить этот регион и собственно успешных завоеваниях показывают, что этот тип племенных объединений никогда не являлся основанием для коллективной политической или же военной реакции на внешнее нападение. Словом, какой бы ни была их истинная ценность – а она вполне могла быть большой в иных сферах жизни, – объединенные племена с единым культом не являлись при этом прочными политическими организациями. Когда сопротивление Риму или же – в более ранний период – попытка германцев утвердиться на кельтских территориях выливались в политическое объединение, оно формировалось вокруг отдельных личностей, облеченных властью. Таковыми были Ариовист во времена Цезаря, Арминий и Маробод в период предполагаемого римского завоевания территорий между Рейном и Эльбой, а позже и великого восстания, организованного вождем батавов Юлием Цивилием. Все эти вожди – с помощью харизмы, убеждения и запугивания – создавали большие союзы, собирая воинов со всех просторов германского мира, то есть из многочисленных малых политических объединений, перечисленных Тацитом, а после него – Птолемеем. Однако каждый из этих союзов распадался с поражением предводителя и уже не собирался вновь. Объединение племен под властью Маробода продержалось чуть дольше остальных, но и оно быстро исчезло после его смерти[43].
Именно по этому признаку, по общей стабильности объединения, видна разница между обществом алеманнов I и IV веков. В сражении при Страсбурге они потерпели жестокое поражение: «В этой битве пали двести сорок три солдата и четверо старших офицеров со стороны римлян… Но алеманны потеряли шесть тысяч воинов, оставшихся лежать на поле, и мертвецов, которых уже нельзя было опознать, уносили воды реки [Рейна]». Сам Хнодомар был взят в плен при попытке переправиться через реку. Цезарь Юлиан, правивший западом от имени своего кузена Августа Константина II, впоследствии воспользовался этой победой, чтобы навязать выжившим в битве алеманнским царям собственные условия мира. На самом деле Хнодомар смог неспешно, вольготно собрать свои войска лишь потому, что гражданская война в Римской империи создала вакуум власти в регионе на границе вдоль Рейна. Тем не менее, и в этом общество алеманнов IV века разительно отличается от такового в I веке, поражение Хнодомара не привело к распаду союза, как было в I столетии после разгрома армий Арминия и Маробода. Менее могущественные цари алеманнов, участвовавшие в бою, не только сохранили свои позиции милостью Юлиана – не прошло и десяти лет, как римлян начало беспокоить выдвижение нового лидера, Вадомария. Его весьма ловко убрали, подослав наемных убийц, но затем появился третий предводитель – Макриан. Аммиан упоминает о трех попытках одного из преемников Юлиана, Валентиниана I, устранить Макриана, захватив его в плен либо убив. Однако в конце концов, поглощенный событиями на востоке, император сдался. Римлянин и алеманн встретились в центре Рейна и провели совет на воде, и в результате император признал главенство Макриана над алеманнами[44]. В отличие от событий I века теперь даже поражение в войне не сумело разрушить крупное объединение племен алеманнов.
Следует предположить, что это объединение обладало некоей политической идентичностью, которая ныне была куда глубже укоренена в сознании людей, нежели в I веке, – в том смысле, что оно уже не исчезало вместе с отдельными индивидуумами. Менялись обстоятельства, тот или иной царь получал верховную власть, однако союз в целом пережил превратности политических карьер отдельных людей и сохранил относительную целостность. На прочность этих связей также намекают отдельные сведения, предоставляемые Аммианом, и не в последней мере рассказ о правителе одной из областей (или кантонов) – Гундомаде, которого свергла группа его же последователей за то, что он не присоединился к крупному союзу, собиравшемуся под Страсбургом. По крайней мере, для этих людей групповая идентичность порой становилась более важным детерминантом политического поведения, нежели преданность собственному царю. Как именно эта групповая идентичность функционировала, Аммиан не сообщает. Однако он говорит о том, что цари устраивали пиры друг для друга, и узы взаимной поддержки связывали по меньшей мере некоторых вождей, сражавшихся при Страсбурге. В деталях таких соглашений и подробностях об организации пиров заключались бы все сведения, необходимые нам для понимания подлинной структуры общества алеманнов IV века, однако Аммиан, к сожалению, о них умалчивает.
Как у многих поздне античных и ранне средневековых сообществ, у алеманнов была, как я полагаю, традиция устраивать политические и дипломатические советы, на которых определялось положение тех или иных царей как верховных либо подчиняющихся верховным и, соответственно, приносящих им клятву верности и выполняющих определенные обязанности, при этом сохраняя власть над своими вотчинами. В подобных системах политическая преемственность не могла быть абсолютной. Ни один верховный правитель не получал в наследство готовую политическую структуру от своего предшественника. Однако, когда устанавливался новый порядок, новая иерархия, в действие вступали принятые обществом отношения между царями с разными статусами, и с помощью этих связей можно было определять права обеих сторон – старшей и младшей – при заключении новых соглашений. Подобная система, на мой взгляд, как раз и имела место в обществе алеманнов IV века, и явный признак ее важности – общие особенности римской дипломатии в этом приграничном регионе. Стоило римлянам отвлечься на иные вопросы и дела (во времена Аммиана таковыми чаще всего становились события на границе с Персией), к власти тут же приходил очередной верховный правитель алеманнов. Римская политика на Рейне, соответственно, чаще всего была направлена на устранение преемственности между царями, появлявшимися в охватываемый Аммианом период[45].
