Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)
Если бы поистине ребяческое представление о том, что пользу производству приносит только ручной труд, было реализовано на практике (хотя это лишь абсурдная гипотеза) результат был бы прямо противоположным тому, чего добиваются недруги знания и поклонники блаженного пролетариата, ибо интеллектуалы стали бы редкими в той же степени, в какой и ценимыми, нужными, незаменимыми и влиятельными. Здесь кроется причина влияния прелатов в Средние века, когда дворяне, достойные предшественники современных ненавистников интеллектуального труда, хвалились, что не умеют даже подписываться. Власть Церкви пала, когда умножилось число образованных мирян и особенно когда образование отделилось от тогдашнего богословия, мало отличающегося от современного пролетарского богословия.
Но здесь мы приближаемся к черте, где завершается вероятное и начинается лишь возможное. Постараемся не переступать ее во избежание опасности перейти за рамки возможного и отправиться в странствие по безбрежным просторам фантазии.
III. Цикл плутократии
Другой аспект современных феноменов послужит нам для знакомства с еще одним из составляющих их элементов.
Обратимся к социально-экономическому развитию нашего общества за последние сто с лишним лет. Если мы очистим этот процесс от случайных воздействий, то сможем отметить следующие характеристики: 1) стремительный рост богатства, накоплений, капитала, вложенного в производство; 2) такой способ распределения богатства, который предполагает сохранение неравенства. Некоторые утверждают, что оно увеличилось, другие – что уменьшилось; по всей вероятности, норма распределения осталась примерно прежней; 3) постоянное возрастание значения двух общественных классов, а именно богатых спекулянтов и рабочих, или, если угодно, трудящихся. Если говорить о первом из этих элементов, то с ним связан рост и процветание плутократии, со вторым – демократии; при этом речь идет о плутократии и демократии в несколько неопределенном смысле, присущем обыденной речи; 4) особую связь между двумя указанными элементами, которая становится все более заметной с конца XIX в. по сей день. Хотя интересы спекулянтов и трудящихся в целом не очень совпадают, оказывается, что часть первых и часть вторых считают полезным действовать в одном направлении, чтобы навязывать свою волю государству и эксплуатировать другие общественные классы. При этом плутократы побуждают плебс к союзу с ними с помощью хитрости, используя его настроения (остатки, residui) и обманывая его. Это явление в народе и у дилетантов известно под названием «демагогическая плутократия»; 5) в то время как растет власть двух вышеназванных классов, ослабевает влияние двух других, а именно богатых собственников и вообще зажиточных людей, не являющихся спекулянтами, и военных; власть вторых уже сведена к минимуму. В предвоенный период нужно было сделать исключение для Германии, где этот минимум был еще существенным, но теперь это не так. Одним из признаков нарастания этого феномена является постоянное расширение избирательного права от имущих к неимущим. Следует заметить, что среди имущих многие не являются спекулянтами, а среди неимущих немало тех, чьи интересы совпадают с интересами спекулянтов, и тех, чьими настроениями (остатками) последние могут воспользоваться, поэтому спекулянтам бывает выгодно отбирать власть у первых в пользу последних; 6) мало-помалу к силе начинают прибегать не высшие, а низшие классы. Эта черта, как и следующая, является признаком разрушения центральной власти; 7) современные парламенты становятся эффективным инструментом демагогической плутократии. Сначала на выборах, затем в ходе принятия решений они представляют широкое поле деятельности для людей, богато одаренных инстинктом комбинирования. Поэтому современные парламентские режимы связали свою судьбу с плутократией, они процветают и увядают вместе с ней, и эти два процесса, которые называют также трансформациями демократии, зависят от перипетий истории плутократии.
Сегодняшние события отнюдь не отличаются уникальностью; чтобы понимать их, следует исходить из исторических последовательностей, к которым они принадлежат. Мы не должны поддаваться искушению переоценивать происходящее у нас на глазах и недооценивать то, что донесла до нас память о прошлом. Точно так же нам нужно избегать противоположной опасности, в которую легко впасть, видя в настоящем точную и верную копию прошлого. Отчасти сходные с сегодняшними процессы, о которых нам рассказывает история, развиваются неравномерно и не монотонно, но всегда волнообразно, принимая то или иное направление, хотя это не мешает различить общий ход, заслоняемый временными колебаниями. Эти колебания порождаются самой природой людей, отношения которых с правительством зависят от факторов, делящихся на две группы: связанных с достижением согласия и связанных с применением силы (§ 2151). Общественный порядок определяется колебаниями между этими двумя полюсами.
Согласие достигается при воздействии таких подгрупп факторов, как общность интересов, религиозные чувства, обычаи, предрассудки; это остатки, названные нами в «Социологии» устойчивостью агрегатов. Часто эти факторы приводятся в действие убеждением, иногда основанным на доводах разума, но в большинстве случаев на софизмах (деривациях). Речь идет об остатках, которые мы назвали инстинктом комбинирования.
Следует обратить внимание на разную роль в управлении двух больших категорий граждан: одна состоит из земледельцев и землевладельцев; другая – из коммерсантов, промышленников, строительных подрядчиков, откупщиков, спекулянтов и т. д. Первая категория почти всегда содействует закреплению устойчивости агрегатов, а вторая – распространению инстинкта комбинирования, поэтому преобладание той или иной категории приводит к изменению типа общества.
Если доминирует первая, она способна удерживать власть с помощью собственных качеств; во втором случае формируется правление плутократии, но так как сама по себе плутократия слаба, она превращается в демагогическую или в военную плутократию. Первая обходится дешевле второй, если речь не идет о чрезмерных военных предприятиях.
Часто установка на использование силы является не просто альтернативой, но вступает в противоречие с желанием достичь согласия. Выдающиеся личности могут использовать оба способа, но для большинства правителей один из них намного предпочтительнее, и поскольку между разными общественными классами существует взаимоперетекание, оно тесно связано с изменениями в общественном устройстве.
Каждый тип общества таит в себе, во-первых, ростки процветания, а во-вторых, семена упадка, как и живые организмы[52]; фазы больших колебаний соответствуют этим направлениям движения.
Из этих предпосылок, лишь в общем виде отражающих опытные данные, вытекает теория волнового движения общества, о которой мы подробно говорили в «Социологии», поэтому напомним о ней лишь в меру необходимости.
Древний Рим был земледельческой республикой, начавшей превращаться в плутократию после разрушения Карфагена и завоевания Греции. Аграрные законы Гракхов должны были помешать этой метаморфозе, но на деле они ей способствовали; в этом нет ничего необычного, потому что очень часто политики стремятся двигаться в одном направлении, но неосознанно и невольно движутся в противоположную сторону. Римская демагогическая плутократия господствовала до эпохи Суллы, а с этого времени до Августа вела борьбу с военной плутократией, но последняя одержала верх и в период ранней империи выродилась в военную бюрократию, отчасти напоминавшую чиновничество при русском царизме[53]. Конец одному и другой положили великие социальные потрясения. Марий и Цезарь были союзниками демагогической плутократии и неосознанно готовили почву для режима Августа; история покажет, будет ли таким же продолжение правления Ленина и появится ли наследник Ивана Грозного.
Средние века были засильем деревни, постепенно расшатанным торгово-промышленными коммунами при содействии королевской власти и бюрократии. В трансформациях, которые привели к современному обществу, участвовали плутократии разного типа.
Необыкновенного процветания достигла английская плутократия, чем-то похожая на римскую эпохи заката республики. И в том и в другом случае основой процветания было участие в управлении земледельцев и собственников, которое придавало недостающую демагогической плутократии силу и прочность.
Во Франции империя Наполеона III опиралась на село, удерживала плутократию в разумных границах и культивировала милитаризм, как и империя Августа в Риме. И та и другая столкнулись с внешней военной силой, но французская империя потерпела крах при Седане, а римская легко перенесла поражение, нанесенное германцами легионам Вара. Здесь свою роль сыграла случайность, накладывающаяся на колебательные процессы, порождаемые внутренними причинами. Французская Третья республика была основана при верховенстве деревни, но вскоре произошел поворот к демагогической плутократии, которая достигла пика своей власти в годы дела Дрейфуса. Однако война не благоприятствует плутократии, так что последние выборы во Франции указывают смену направления движения. Во время войны земледельческий класс обогатился и обрел новую силу. В нем преобладают сельские хозяева, поэтому по своим свойствам этот класс напоминает, хотя и в очень малой степени, тех, кого в просторечии называют консерваторами. Сельский плебс, который состоит, как в Италии, из поденщиков, требующих экспроприации земель и жаждущих получать плату за бесполезный или фиктивный труд, не пользуется влиянием.
