Бронислав Малиновский - Избранное: Динамика культуры
Малиновский по собственному опыту (поскольку он был поляком, жившим в государстве, находившемся под властью Австрии) знал положение этнических меньшинств в Европе, и он всегда имел это в виду, когда рассматривал проблемы, касающиеся навязывания изменений со стороны внешних сил. В Европе это в основном принимало форму запрета на некоторые специфические модели поведения. В сфере культуры это означало запрещение определенных ритуалов и народных торжеств, использования иного языка, кроме языка правящей группы. Он ясно представлял себе субъективные чувства члена группы меньшинства, лишенного права сохранять свои культурные традиции. Как исследователь социальных феноменов, он, однако, никогда не разделял культурные особенности и тех людей, в чьем поведении они проявлялись; основная ответственность за реификацию культуры лежит не на нем.
Его «функциональная» теория культуры подверглась резкой критике, и очень немногие антропологи, если таковые и найдутся, разделяют ее сейчас целиком. Тем не менее она, как и все теории, заслуживает рассмотрения в свете тех идей, которые были актуальны в момент ее появления. По мнению некоторых критиков, там, где его теория не лишена здравого смысла, она состоит из трюизмов, о которых никто никогда не спорил. Одно из его собственных знаменитых высказываний здесь очень к месту: «Иногда полезно утверждать очевидное». В то время, когда ведущий британский специалист в сфере исследования социальной организации мог призывать своих читателей «представить народ, где старики монополизировали молодых женщин, и где возник обычай отдавать лишних жен сыновьям своих сестер»{317}, интерпретация социальных институтов любого уровня развития в качестве систем, в которых всеобщие необходимые цели достигаются совместными усилиями организованных групп, была не только благотворной поправкой, но и, согласно британской антропологической науке, новшеством. Слабость этой интерпретации состоит в том, что она объясняет не все социальные феномены, а не в том, что не объясняет никаких.
Большую часть времени, что Малиновский преподавал в Лондоне, считалось само собой разумеющимся то, что антрополог в полевых экспедициях изучает «культуру» какого-то «общества». Только позднее слова «культура» и «общество» стали обозначать абсолютно различные подходы к социальным феноменам. Малиновский настаивал на том, что полевой исследователь должен изучать «целостную культуру», но если бы он был вынужден признать необходимость ограничить проблемное поле, то он отдал бы предпочтение изучению того, что называл «институтами».
В Америке, однако, было широко распространено мнение о том, что «целостность» культуры является предметом «моделирования». «Моделируется» (причем это слово значит здесь нечто большее, чем «стандартизируется») не только поведение. По какой-то скрытой логике различные элементы культуры соединяются друг с другом, так что каждая культура, взятая как целостность, приобретает определенный характер – то, что Бейтсон назвал «этосом»{318}. Модель может быть представлена в форме искусства, обрядов, а также типами личностей, которые вызывают восхищение. Ранняя форма этой теории, согласно которой «культура», взятая за образец, должна была «навязывать свои модели» индивидам, через которых она себя выражала, «выбирать» или «отклонять» особые проявления поведения в зависимости от того, совместимы ли они с образцом или нет, была уточнена в ходе исследований, направленных на то, чтобы показать, каким образом данная культурная среда поощряет развитие определенного типа личности. О подобном подходе к предмету можно с полной ясностью сказать, что в формулировке проблем он не имеет ничего общего с учением об обществе, которое, как отметил Радклифф-Браун, по существу является учением о социально регулируемых межличностных отношениях.
Малиновский прежде всего занимался социальными отношениями, что явствует из того, что в качестве отдельного пункта для сравнений он настаивал на термине «институт», который он иногда определял как систему действий, а иногда как группу людей. Его изучение культурных изменений было поэтому изучением институциональных изменений, а не исследованием диффузии характерных черт. «Объекты изменений, – писал он, – это не черта или комплекс черт, но организованные системы или институты»{319}. Такого принципа придерживались все его британские последователи, хотели ли они объединить в одной монографии целостный обзор изменений, возникающих в данном обществе, или, что становится все более и более привычным, рассматривали отдельные институты и их развитие.
Ему самому, однако, не удалось осуществить полный разрыв с теорией культурных черт и культурных образцов, которая присутствует в его собственных работах. Отчасти это произошло оттого, что большая часть сочинений и лекций по этому предмету была написана им в Америке, он солидаризировался с критикой этой теории и, таким образом, оказался в плену у ее терминологии.
Разработанная Малиновским теория интеграции институтов привела к тому, что особое значение стало придаваться вспомогательным способам адаптации, которые присутствуют в большинстве разновидностей установившихся обрядов. Он с одобрением ссылался на предложенную Фортесом метафору, которая гласит, что процесс культурных изменений (культурного контакта) не является «механическим смешением элементов культуры, подобным набору пучков сена»{320}. Тем не менее, тогда как, с одной стороны, он возражал против «уплаты по счетам» культурных заимствований их источникам даже в таких ясных случаях, как совершение традиционного для народа пондо ритуала благословения пашни, с другой стороны, он использовал метафоры передачи в дар и принятия в стиле американских антропологов, которые так любопытно пишут о «заимствовании» культурных черт. Он значительно отличался от них тем, что настаивал на «новой культурной реальности», на наличии чего-то большего, чем просто комбинации ранее существовавших черт или даже «видоизменения» «заимствованных» черт, происходящих при встрече двух культур.
Кроме того, эта концепция становится сама по себе ненужной, если ее считать достаточной для фокусировки внимания на любом данном институте и проследить ее развитие в ответ на какие-либо силы, которые на нее воздействуют. Малиновский часто говорил о культурном детерминизме двух взаимодействующих обществ и утверждал, что «институты, которые являются результатом взаимодействия и изменений… подчиняются своему собственному специфическому детерминизму»{321}. Он не развил далее эту концепцию. Говоря о «специфическом детерминизме» новых институтов, он вполне мог иметь в виду то влияние на формы родственных институтов, которое не только подразумевалось его «функциональной» теорией, но также было резюмировано Р. Фертом в не лишенном здравого смысла утверждении о том, что «одни и те же люди хотят участвовать во всех них»{322}. Под «культурным детерминизмом» двух взаимодействующих обществ он, вероятно, подразумевал нечто сходное с тем, что сегодня принято называть «системой ценностей» или программой предпочтительных целей, присутствующей в каждой из них. Слово «детерминизм», означающее в этом контексте нечто вроде взаимодействия между неодолимой силой и неподдающимся ей объектом, не является наиболее удачным из всех возможных. Значительное развитие учения о социальных изменений с тех пор является усовершенствованием анализа социальной организации, так что области, где структурная система допускает некоторую игру индивидуального выбора, отличаются от тех, где она является жесткой{323}. Когда проведено такое разграничение, процесс социальных изменений можно отследить в способах реагирования на новые ситуации или даже на недовольство социально стандартизированными ситуациями, не постулируя никакой конфронтации между культурами или параллельными институтами. Это также позволяет нам истолковывать неспособность сельских обществ откликаться на проекты, цель которых состоит в повышении их материального уровня, технические преимущества которых кажутся самоочевидными тем, кто их предлагает.
Границы применения теории Малиновского
Теория культурных изменений Малиновского на самом деле не носила общего характера, но рассматривала влияние индустриализации на сельские общества. Он черпал примеры из материалов по Африке, большей частью опираясь на африканские исследования своих учеников. Но он отмечал, что «…процессы культурных изменений в Африке не столь уж существенно отличаются от тех процессов, благодаря которым аграрные и отсталые страны Европы сегодня из крестьянских сообществ… преобразуются в новый тип общества, практически аналогичный тому, что свойствен промышленному пролетариату в Соединенных Штатах Америки, Англии или Франции»{324}. Такую точку зрения можно в целом принять, и, действительно, методы полевого исследования, основывающиеся на его методике и руководствующиеся теорией, которая базируется на работе с «примитивными» народами, были применены за последнее десятилетие к изучению деревенских общин во Франции, Испании, Турции и в Новом Свете и даже в некоторых районах крупных городов.
