Философия освобождения - Филипп Майнлендер
Потому что Шопенгауэр постиг функцию разума только с одной стороны: Поскольку Шопенгауэр уловил функцию разума только с одной стороны: образование понятия, и совершенно упустил из виду другую сторону: синтез многообразия восприятия в объект, и, кроме того, очень верно рассудил, что мышление вообще ничего не может внести в восприятие (как метко сказал и Кант: восприятие никак не нуждается в функциях мышления), но полагал, что с помощью разума он может только привнести мышление в восприятие, он отверг проницательное учение Канта о синтезе многообразия через понимание (разум), то есть отрезал лучшую теорию синтеза многообразия через понимание (разум). То есть, он отрезал лучшую часть теории познания Канта. Мышление, однако, никоим образом не возникает в связи с соединением многообразного посредством разума.
Соединение отдельных взглядов происходило последовательно. Разум соединял, а воображение держалось за то, что было соединено. Все это происходило на непрерывной точке настоящего, и преемственность в соединении никак не соблюдалась. Однако это случайность, поскольку разум уже владеет временем и в процессе синтеза вполне мог бы направить свое внимание на преемственность. Таким образом, дерево, которое сохранялось во время наблюдения, и само наблюдение были бы связаны временными отношениями и имели бы свою продолжительность.
Таким же образом изменения места (например, движение ветки нашего дерева) распознаются в точке присутствия, если они таковы, что могут быть восприняты как смещение относительно неподвижных объектов. С другой стороны, там, где этого нет, мы можем распознать изменение места только с помощью времени. То же самое происходит и с развитием, которое, с понятием перемены места, заполняет сферу более высокого понятия движения. Мы представляем, что осенью мы снова будем стоять перед нашей яблоней. Теперь он принесёт плоды.
Соединение противоположных предикатов (цветение и плодоношение) в одном и том же объекте возможно только посредством и во времени, т.е. вполне возможно смотреть на цветущее дерево в одно время, а на плодоносящее – в другое.
Таким образом, как мы уже видим отсюда, мы обязаны времени необычайно большим расширением наших знаний. Без него мы всегда были бы ограничены настоящим.
Здесь также следует сказать несколько слов о когнитивных способностях высших животных. Шопенгауэр дает им только понимание и отказывает им в разуме. Он должен был это сделать, потому что он позволяет разуму только мыслить, но не соединять, а с другой стороны, несомненно, что у животных нет понятий. Мое объяснение разума как способности осуществлять два совершенно разных вида связей, в основе которых лежит одна функция (по сути, я лишь освободил золото гениальной мысли Канта от кучи насыпанной на него никчемной земли), оказывается здесь очень плодотворным. Каждый день животные доказывают, что они не полностью ограничены настоящим, и мы ломаем голову над тем, как могли возникнуть их действия. Либо им приписывается разум, то есть способность мыслить понятиями, как это обычно предполагается, либо все приписывается инстинкту. Оба варианта неверны. У вас есть только односторонний разум. Они соединяются; они также соединяют образы в непрерывной точке настоящего, короче говоря, они могут мыслить образами.
Давайте оглянемся назад! Визуальный мир готов. Объект следует за объектом; они покоятся или движутся, все развиваются и стоят в отношениях времени, которое не есть бесконечное чистое представление a priori, но связь a posteriori на основе текучей априорной точки настоящего.
Следующее, что мы должны обсудить, – это математическое пространство.
Как я показал выше, пространство, как форма понимания, является точкой, обладающей способностью устанавливать границу сфер действия сил объектов в трех направлениях. направления. Само по себе пространство не имеет протяженности, хотя всякая протяженность может быть объективирована только через него. Это предосудительная игра легкомысленного разума – вырвать пространство из рук понимания (которое использует его только для определения объектов), позволить ему расходиться и, в беспрепятственном прогрессе своего синтеза, объединить пустые пространственности (которые могут существовать только в нашем воображении) в пустое объективное пространство, размеры которого простираются в бесконечность.
Однако, с другой стороны, верно, что каждый объект действует в трех направлениях. Не степень этой эффективности зависит от точечного пространства – оно существует независимо от нашей головы – но мы никогда не смогли бы его воспринять без точечного пространства, которое находится в нас для этой цели и, таким образом, является априорным условием возможности любого опыта.
Поскольку это соответствие существует, я могу сказать о каждом теле до того, как я его познаю, то есть априори, что оно действует в трех направлениях. Если чисто формальное, отделенное от содержания, пригодно для существенного расширения человеческого знания, то разум вправе формировать его синтетически.
Так обстоит дело с математическим пространством; ведь никто не станет отрицать полезность математики. Таким образом, разум, поскольку он объединяет частичные идеи в
объекты, объединяет воображаемые пространства в математическое пространство.
То, что это связь, очевидно. Насколько мало я имею предмет сразу как целое, настолько же мало математическое пространство, как восприятие, дано мне в готовом виде, или, говоря словами Канта:
Видимости вообще являются величинами, и притом обширными величинами, потому что они должны быть представлены как виды в пространстве или времени через тот же синтез, через который определяются пространство и время в целом.
(Kk. 175.)
Вряд ли нужно отмечать, что математическое пространство имеет лишь научное и косвенное практическое значение и что восприятие объектов совершенно не зависит от него. Это происходит исключительно с помощью ментальной формы пространства, точки- пространства. Таким образом время существенно отличается от математического пространства; ведь распознавание многих изменений места и всех событий невозможно без времени.
Теперь рассмотрим причинно-следственные связи.
Для всех является неопровержимым фактом, что ничто в мире не происходит без причины.
Однако никогда не было недостатка в тех, кто сомневался в необходимости этого высшего закона природы, причинности.
Ясно, что общая действительность закона защищена от всякого сомнения только в том случае, если можно доказать, что он заложен в нас до всякого опыта, т.е. что без него либо вообще невозможно было бы воспринять предмет, либо, по крайней мере, привести к объективно действительной связи явлений.
Кант стремился доказать априорность причинности с последней (низшей) точки зрения, что, однако, ему совершенно не удалось. Шопенгауэр тщательно опроверг «вторую аналогию опыта» в §23 " Четвероякого корня» (особенно опираясь на тот факт, что всякий успех есть следствие, но не все следствия являются успехами), на который я ссылаюсь.
Даже если бы доказательство Канта об априорности причинности не содержало противоречия, оно все равно было бы ложным, поскольку основано на чистой концепции понимания, а, как мы знаем, чистые концепции априори невозможны. Поэтому Шопенгауэр должен был обосновать априорный характер причинности другим способом. Он поставил себя на более высокую точку зрения, то есть показал, что без закона причинности мы не смогли бы даже воспринимать мир, что он, следовательно, должен быть дан нам до всякого опыта. Он сделал переход от следствия (изменения в органе чувств) к причине исключительной функцией понимания.
Однако выше я уже решительно возразил против того, что простая и вполне определенная функция понимания расширяется самим пониманием. Причинные отношения, которые все подпадают под понятие причинности, не охватываются законом причинности Шопенгауэра. Они могут быть определены только разумом, как я сейчас покажу.
Прежде всего, разум признает причинную связь между представлениями и непосредственным объектом (моим телом). Они являются моими представлениями только потому, что они являются причинами изменений в моих чувствах. Переход от следствий к ним
– дело рассудка, связывание следствий с причинами и наоборот – дело разума. Оба отношения связаны только с познанием.
Эта априорная каузальная связь между мной и воспринимаемыми объектами определяет не более чем то,
