Лорен Грэхэм - Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе

Философы-марксисты отказались от участия в предложенной им представителями церкви дискуссии, мотивируя этот отказ тем, что последние (вслед за учеными, возглавляемыми Баевым) утверждали ценностную нейтральность науки и настаивали на том, что контроль над наукой должен основываться на религиозных соображениях. В противоположность этому взгляду философы-марксисты утверждали, что наука не является ценностно нейтральной. Философы — специалисты в области, связанной с «ценностями» и этикой, — считали себя учеными в не меньшей степени, чем биологи, и стремились поэтому быть включенными в экспертные научные комитеты, призванные давать оценку тем или иным научным достижениям. При этом они выступали против включения в состав этих органов представителей церкви на том основании, что последние не являлись учеными. Тем не менее, насколько мне известно, ни философы-марксисты, ни представители церкви не были включены в состав подобных комиссий или комитетов.

Обмен мнениями по вопросам регулирования биологических исследований, состоявшийся между представителями естествознания, философии и церкви, много дает для понимания положения науки в Советском Союзе. На первый взгляд то обстоятельство, что в ходе этого обмена мнениями совпали взгляды на науку у представителей естествознания и церкви, может показаться парадоксом, однако в этом нет ничего парадоксального. Дело в том, что представители обеих названных групп выражали присущие им интересы и следовали своим традициям. Естествоиспытатели выступали за признание ценностной нейтральности науки, поскольку не желали включения в состав научных комитетов официальных советских экспертов в вопросах ценностей — философов-марксистов. Священнослужители также выступали за признание ценностной нейтральности науки, следуя в этом религиозной традиции дуализма; кроме того, представители церкви отдавали себе отчет в том, что, придерживаясь именно таких взглядов на науку, они тем самым сводят к минимуму риск быть обвиненными во «вмешательстве не в свое дело». Считая марксизм (включающий в себя и систему ценностей) такой же «наукой», как и другие, философы-марксисты хотели участвовать в обсуждении проблем биоэтики на равных правах с представителями естествознания; ссылаясь на Маркса, они также говорили о том, что в будущем все науки сольются в «одну науку — науку о человеке», которая объединит в себе нормативные и фактологические подходы. Исходя из этого понимания науки, философы-марксисты не могли, естественно, принять позицию дуализма в этом вопросе, с которой выступали представители церкви. В основе названных различных точек зрения на проблему отношения «наука — ценности» лежит, как видим, различное понимание отношений между наукой и обществом; следует при этом отметить, что до сих пор в Советском Союзе не обнаружено путей, которые бы вели либо к победе одной из существующих точек зрения, либо к их объединению и выработке единой позиции по вопросу об отношении «наука — ценности».

Одним из удивительных моментов советской дискуссии по проблемам биологии человека является то обстоятельство, что в ходе этой дискуссии происходило размывание традиционных идеологических различий между «либералами» и «консерваторами». Дело в том, что и «либерально настроенные» интеллектуалы, и консервативно мыслящие националисты заигрывали с концепциями, в основе которых лежали представления о решающей роли наследственных факторов; либеральные интеллектуалы делали это, поскольку точка зрения биологического детерминизма была направлена против сталинского контроля над наукой, а консервативные националисты — поскольку в их представлении биологический детерминизм способствовал росту этнического, национального сознания, служил своеобразной теоретической опорой шовинизма. Более того, к 70-м годам обнаружилось, что советские философы, отстаивавшие позиции догматического марксизма, уже не могли рассчитывать на поддержку со стороны таких представителей естествознания, как, например, Дубинин.

Те в Советском Союзе, кто пытается сегодня выступать с объяснением таких явлений, как преступность, коррупция, другие формы отклонений от социальных норм, выбирают для этого один из следующих путей: либо, сохраняя лояльность по отношению к оригинальной концепции марксизма, выдвинутой его классиками, рассматривают эти негативные явления как продукт социальных условий советского общества, либо объясняют эти явления причинами, лежащими «вне социально-экономической сферы жизни», например генетическими факторами, отбрасывая тем самым марксистские представления. Стремление к генетическим объяснениям этих явлений особенно сильно среди прагматично мыслящих советских руководителей, стремящихся к сохранению существующего порядка вещей, а главное — к сохранению своего места в существующих структурах. Если к этой группе людей добавить представителей интеллигенции, для которых привлекательность генетических объяснений заключается прежде всего в их направленности против сталинской версии марксизма, а также тех националистов, которые видят в подобных объяснениях теоретическое обоснование своих консервативных — а иногда и носящих расистский характер — взглядов, то перед нами будет полная картина политических и идеологических взглядов и представлений, характерных для тех, кто составляет лагерь сторонников концепций биологического детерминизма.

Думается, однако, что западные наблюдатели вряд ли могут найти своеобразное утешение в факте существования среди советских авторов идеологической путаницы в вопросах, связанных с биологией человека. Что поразительно, так это то, что наличие этой путаницы, характерной для советских авторов, ведет к той же самой путанице, но уже на Западе, поскольку ход обсуждения названных проблем в советской печати противоречит зачастую тем представлениям о жизни советского общества, которые складываются на Западе. Среди советских участников дискуссии по проблемам биологии человека, позиции которых были наиболее близки к позициям тех, кого на Западе считают «гуманистами» (то есть тех, кто выступает против сциентизма, манипуляций с психикой и генотипом человека, концепций биологического детерминизма, расизма и неограниченного применения методов генной инженерии), можно в первую очередь назвать представителей официального и неофициального марксизма, являющихся сторонниками диалектического материализма. Следует отметить, что большинство западных советологов оказались неготовыми к тому, что советские идеологи будут выступать с гуманистических позиций. Не меньшее беспокойство среди определенной части западных наблюдателей вызывает и тот факт, что некоторые советские диссиденты, которыми особенно восхищались на Западе, оказались сторонниками концепций генетического детерминизма.

Названные моменты отличают дискуссию по проблемам биологии человека от других споров, которые велись в Советском Союзе по вопросам, связанным, например, с литературой и политикой. Большинство позиций и взглядов, высказываемых в ходе дискуссий по вопросам литературы и политики и имеющих антисталинскую направленность, вызывали сочувствие у западных сторонников борьбы за демократию и права человека; в то же время взгляды сторонников концепций генетического детерминизма, которые начали распространяться в Советском Союзе в послесталинский период, содержали в себе антидемократические элементы и ценности — элементы расизма, шовинизма и неистового национализма. В силу этого, а также других уже упомянутых причин дискуссия по проблемам биологии человека может рассматриваться как своеобразное лекарство от тех неверных представлений о положении дел в Советском Союзе, которые распространены на Западе.

Глава VIII. Кибернетика и компьютеры

Очевидно, что глобальное моделирование не может не стать сферой острой идеологической борьбы, так как оно связано с формированием более или менее конкретного представления о будущем человечества. Здесь неизбежно противостоят друг другу две противоположные концепции — коммунистическая и капиталистическая.

Статус кибернетики как дисциплины изменялся в Советском Союзе от одной крайности к другой[613]. До середины 50-х годов она оценивалась в некоторых идеологических статьях как «буржуазная наука». В 60-х и начале 70-х годов кибернетика заняла в Советском Союзе намного более престижное положение, чем где-либо еще в мире. В конце 70-х и в 80-х годах ее статус значительно понизился, хотя она и продолжала сохранять определенную популярность.

Наиболее необычным периодом были 60-е и начало 70-х годов. В эти годы кибернетика была предметом всеобщего увлечения в СССР, даже несмотря на то что производство компьютеров намного отставало от производства их в США как в качественном, так и в количественном отношении. Как же можно объяснить это явление? Как могли советские авторы постоянно говорить об уникальной роли, которую, по их мнению, кибернетика сыграет в их обществе, если советские компьютеры были явно на низкой ступени развития? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, мы должны начать с анализа основных понятий кибернетики в сопоставлении с традиционными советскими социальными стремлениями и философскими рамками диалектического материализма. Для советских сторонников кибернетики она была новым разделом истории материалистических подходов к природе, обещающим как лучшие возможности концептуализации мира, так и достижение социальных целей.