Дерзание духа - Алексей Федорович Лосев
– Мало. Очень даже мало, – сказал мой собеседник.
– Как! Не понимаю. Что же такое, наконец, дело-то делать? Ведь создавать принципы конструирования – разве это не значит понимать мышление не абстрактно, не как установку догматов, но как руководство к действию?
– А, это хорошо.
– Но раз мы заговорили о действиях, то о действиях каких? Кто будет действовать?
– Конечно, действовать будет человек, – сказал Чаликов. – А вот о человеке-то мы до сих пор ничего не сказали. А ведь без человека любые глубокие мысли будут абстрактными, далекими от жизни. Ну а что такое человек, это уже само собой понятно, правда?
– Постой, постой, – забеспокоился я. – Ты, я вижу, здорово разбираешься в этом деле. Научи-ка меня.
– Да чему же тут учить? Вы же сами знаете, как рассуждает на эту тему Аристотель. Ведь это же он сказал, что человек есть существо живое и общественное.
– Ничего, ни одного слова в этом определении не понимаю.
– Как? Вы не знаете, что такое жизнь? Вы не знаете, что такое общество?
– Не знаю, не знаю, не знаю, – провоцировал я Чаликова.
– Но ведь ясно всякому, – сказал Чаликов, – что живое – то, что движется само собой. Жизнь, мне кажется, есть прежде всего самодвижение.
– Но мои часы тоже движутся сами собой, – сказал я.
– Если они заведены.
– Ага, значит, тебе мало одного механизма?
– Конечно, мало, – сказал Чаликов. – Если имеется механизм, это, во-первых, значит, что его кто-то сделал. А во-вторых, это значит, что кто-то привел его в действие. Если есть табуретка, значит, есть и столяр, который эту табуретку сделал. Я уже давно понял, в чем не прав механицизм. Он требует, чтобы существовал извне тот универсальный мастер, который заводит мировые часы, чтобы они двигались. Поэтому механицизм возможен только при одновременном признании монотеизма, то есть единобожия.
– Ну а если монотеизм для нас не выход, – перебил я Чаликова, – тогда как? Придется думать, что материя сама себя движет, то есть что вместо монотеизма надо будет признавать какой-то пантеизм, признавать, что бог и природа составляют единое целое?
– Ну зачем идти так далеко? Ведь пантеизм – это уже какая-то религия. Да на мой вкус, подобного рода религия-то уж очень пустая, уж очень легковесная и бессодержательная религия. Не надо ни монотеизма, ни пантеизма, ни механицизма, ни всеобщего витализма с его жизненной силой. Достаточно будет сказать, что материя сама себя движет. Этого для нас достаточно. И все.
– Ладно, – сказал я. – Пусть. Значит, говоришь ты, самодвижность? Согласен. Пусть будет самодвижность. Но если становиться на такую точку, то, мне кажется, здесь ты еще очень много недосмотрел. Мне, например, кажется, что жизнь есть прежде всего становление, а именно – нерасчлененное, сплошное, неделимое ни на какие устойчивые и взаимо-раздельные точки становление. Жизненное становление нельзя составить из одних дискретных точек. Движение вовсе не есть сумма неподвижных точек. Это, как говорят математики, континуум, то есть нечто непрерывное.
– Это правильно, – сказал Чаликов. – Это обстоятельство как раз такое, над которым – и сам не знаю почему – я много раз задумывался. Такое понимание представлялось мне чем-то труднообъяснимым, как говорят, иррациональным. Этого иррационализма, признаться, я всегда боялся, как дети боятся темноты.
– Но почему ты думаешь, – спросил я, – что жизнь есть только некое иррациональное движение? Во-первых, известно то, что именно движется; известно, как оно движется; известно, наконец, и куда оно движется.
Чаликов вдруг сказал каким-то авторитетным и наставительным тоном:
– Но не будет ли это, дорогой наставник, слишком большим нагромождением? Что касается меня, то, если я что-нибудь понимаю в жизненном становлении, это, пожалуй, только «как», которым характеризуется процесс жизни. Если же я говорю о жизненном процессе как таковом, то не знаю ни того, что именно движется, ни того, куда и в каком направлении идет процесс жизни. Ну о самом исходном пункте жизненного становления я еще могу догадываться, потому что жизнь есть такое становление, когда нечто целиком находится во всех пунктах становления. Жизнь есть развитие. А развитие не есть просто становление. Жизнь есть такое становление, в котором содержится и исходное становящееся, и то новое, что возникает в каждый момент становления. Это ясно. А вот чего я никак не могу понять, так это того, что, как вы говорите, в жизненном процессе и цель процесса. Сама-то цель, вероятно, существует. Но я сомневаюсь, чтобы она целиком была дана уже в любом моменте жизненного становления. Ведь тогда обессмысливалось бы само становление, раз его цель уже достигается в каждом моменте становления.
Тут я понял, что о жизненном процессе Чаликов и без меня думал много. И пожалел, что выразился о жизни слишком категорически. Здесь нужны бесконечные оговорки. А я не стал их делать, исходя из предварительности моих рассуждений. Это и заставило Чаликова взволноваться. Он почти закричал:
– Но тогда, по-вашему, всякая жизнь есть бессмыслица, раз она движется неизвестно куда.
– Если брать процесс жизни как он созидается в самом себе, то всякая жизнь, конечно, слепа, – уверенно сказал я. – Но дело в том, что в результате тех жизненных процессов, которые происходят, например, в развитии растения, появляются вдруг листья, цветы и даже плоды. Но тогда и надо говорить, что жизнь растения не значит жизнь вообще, но жизнь именно растения. Процесс развития растения переходит к цветам и плодам, а это значит, что «цель» растения присутствует даже в этом бессмысленном процессе жизни.
Чаликов облегченно вздохнул.
– Но тогда, скажите же на милость, о чем мы спорим? Выходит, и спорить-то не о чем?
– А я вовсе и не спорил, – отвечал я умиротворенно. – Что такое жизнь, никто не знает, хотя все живут. А мне мало жить. Я еще хочу и понять, что такое жизнь. А вот когда мы с тобой начали рассуждать об этом, то оказалось, что тут глубочайшая диалектика. Жизнь нельзя составить из безжизненных, то есть неподвижных, точек. Жизнь есть прежде всего непрерывный континуум, в котором все слилось воедино до неузнаваемости. Ведь в континууме каждая его точка исчезает в тот самый момент, в который она появляется. Не хаос ли это неизвестно чего? Нет, жизнь всегда есть еще и жизнь чего-то. И это следует иметь
