Обожаю грешников - Барталомей Соло
В САДУ
Я бы хотела поведать вам об одном волшебном месте и о том, каким странным и противоречивым порой бывает этот мир. Скажу сразу, что я не мастер ораторствовать, и поэтому предупреждаю: когда скованность от чистописания и высокопарных фраз размывается в потоке мыслей – наружу выходит поток мыслей, который идет от самого сердца. Я старалась выражаться так, чтобы быть понятной, но в некоторых моментах, я просто не знаю, как изложить свои мысли, и потому не осуждайте меня, а лишь примите эту историю и сделайте собственные выводы. Начнем.
Это место можно без преувеличения назвать раем на земле. Зеленая аккуратно выстриженная трава, мощеные каменные тропинки, фонтанчики, живность снует туда-сюда… Все уже настолько привыкли к белкам и павлинам, что даже не обращали на них внимания. Основной корпус – отреставрированный особняк восемнадцатого века какого-то русского князя, с колоннами, балконами и сорока жилыми комнатами. В этих комнатах жили дети – по двое и четверо в каждой, всего девяносто девять человек. Мальчики и девочки разного возраста, разных национальностей, здоровые и больные. Все они были воспитанниками детского дома «Лазурный Сад», единственного в стране частного предприятия подобного типа и уникального комплекса, равного которому не было в целом свете. Я – Валерия Рыдалова, смотритель, управляющий, топ-менеджер, да или просто завхоз – не имеет особого значения, как именовать мою должность. Главное, что я здесь, и я не устаю благодарить бога за то, что он свел меня с человеком, который изменил мою жизнь. Я говорю про основателя «Лазурного Сада», про самого великого благодетеля на планете и про человека, который сделал для этих детей все, чтобы жизнь их стала лучше. В нашем приюте мы давали счастье всем воспитанникам – даже тем, на долю которых выпали самые суровые испытания. У нас были четверо мальчишек с ДЦП, восемь аутистов и двенадцать ребят с синдромом Дауна. Были и здоровые, совершенно нормальные дети, и все они жили бок о бок. «Лазурный Сад» раскинулся на территории в тысячу гектар – среди столетних сосен и озер, далеко за городом. Сначала, когда наш хозяин только купил землю, здесь был лишь этот полуразрушенный особняк, который наше государство даже не признало историческим объектом. Мы принялись за ремонт, наняли реставраторов, трудились круглыми сутками, чтобы заброшенные территории приняли хоть какой-то благоразумный вид. Протянули электричество, воду, даже газ завели. Техника работала днем и ночью, всюду мельтешили прорабы, инженеры, строители. Я была здесь с самого первого дня, помогая хозяину по организационной части. Ему было тяжело сначала – куча денег уходила, порой после встреч с ним я даже задумывалась о том, что он может свернуть весь проект, не выдержав нагрузки. Но он все время шел вперед. Пропадал на какое-то время, а потом внезапно возвращался, и жизнь начиналась заново. Снова работа, снова суета, и так до следующего раза. Я, да и все прочие причастные, до самого конца не понимали, что именно мы строим. Все было покрыто мраком, тайной, но усомниться нам не давал сам хозяин, заряжая каждого вокруг своей сумасшедшей энергией. Стройка затянулась на долгие шесть лет. К основному корпусу прирос спортивный – с залом и бассейном, пара административных, технический, а потом и лечебный – самый большой и дорогостоящий, напичканный последним немецким оборудованием. Торжественного открытия не было. Не было мэра и журналистов. Мы просто завезли девятнадцать детей и расселили их по комнатам.
А потом началась моя работа, то, ради чего я сюда пришла. Каждый день с раннего утра и до отбоя я организовывала быт «Лазурного Сада». Я знала всех детей поименно, знала все их проблемы, характеры и повадки. Я знала, что Климов Ваня не любил пюре, знала, что в апреле у Зои Орешкиной обостряется астма и что маленькому Саиду нельзя находиться рядом с Толиком, потому что они все время дерутся. Я также знала всех сотрудников нашего приюта – воспитателей, учителей, медперсонал, техников и уборщиц, охранников и водителей, бухгалтеров и менеджеров, а их, между прочим, в штате было почти двести человек. Мы лечили, учили, воспитывали, оказывали психологическую помощь, реабилитировали – делали все, чтобы непростая жизнь сирот наполнялась красками. Они плавали, играли в футбол, в пейнтбол, занимались на тренажерах, учили иностранные языки, играли в шахматы и в «Плейстейшн», состояли в кружках, выбирали себе увлечения. Они вырастали, мы оплачивали им образование и отпускали в большой мир – с надеждой на светлое будущее. Большинство потом возвращались или вовсе не хотели уходить. Работы у нас хватало, и мы всегда были рады взять своих воспитанников в штат.
Мы были закрытой организацией. О нас почти никто не знал. О нас не писали в СМИ. Все сотрудники проходили проверку службы безопасности и подписывали кучу документов о неразглашении. Я так до конца и не поняла, в чем суть этой секретности, но так пожелал хозяин, а сомневаться в его устремлениях мы просто не имели права. Если честно, то я почти ничего о нем не знала, а ведь он – самый близкий для меня человек на всем белом свете. Какое-то время я даже думала, что это была любовь. Да, я считала, что люблю его как мужчину, но потом поняла, что отношусь к хозяину как божеству. Я просто его боготворила. Все давно уже привыкли к его скрытности и странностям, но здесь все без исключения его обожали. Детей он всегда приводил сам, по пять-шесть человек в год, и мы также не знали, где он их берет. Юристы разбирались с документами, дети входили в нашу семью, и для них начиналась новая жизнь. И все шло прекрасно в нашем дивном саду. Все в округе были счастливы, пока однажды не случилось самое страшное событие в моей жизни.
Начну с того, что Василий Сергеевич, вернувшись из очередной командировки, привел нового ребенка. Это был мальчик лет десяти по имени Олег. Нормальный, здоровый, худощавый, правда, дикий, как и все сироты, но в целом паренек приятный. Это был сотый ребенок в нашем приюте, и никогда еще у нас не содержалось столько детей. Мы быстро адаптировали мальчика, провели ему вводный курс и поселили в левом крыле вместе с его сверстниками. Василий Сергеевич обыкновенно после того, как приводил новобранца, тут же исчезал, но на этот раз он остался на ночь
