Объясняя постмодернизм - Стивен Хикс
Оба этих аргумента сходятся в неоспоримом факте, заключающемся в том, что наши органы чувств отличаются своеобразием, они функционируют особенным образом, и наше восприятие реальности зависит от особенностей наших органов чувств. Также эти два аргумента сходятся на критически важном и спорном тезисе, что особенности наших органов чувств становятся препятствием к непосредственному осознанию реальности. Этот тезис является принципиальным для рассуждения Канта.
Эмпирики заключают из этого анализа чувственного восприятия, что, несмотря на то что мы вынуждены полагаться на наши чувственные ощущения, мы не должны спешить доверять им. Мы не можем делать бесспорные заключения, исходя из чувственного восприятия. Рационалисты сделали из этого анализа вывод, что чувственный опыт непригоден как источник истинных знаний, и мы должны искать этот источник в другой области.
Это ведет нас к абстрактным понятиям. Эмпирики, выделяя опыт как источник всех наших представлений, заключали, что понятия также должны быть условны. Полученные на основе чувственного восприятия, понятия отстоят от реальности на две ступени и еще менее достоверны, чем ощущения. Как основанные на нашем выборе категории, понятия есть человеческие изобретения, а потому понятия, так же как и выведенные из них суждения, не могут обладать необходимостью и универсальностью, которые им приписывают.
Рационалисты, соглашаясь с эмпириками в том, что необходимые и универсальные понятия не могут быть выведены из чувственного опыта, но настаивающие на том, что мы обладаем доступом к необходимому и универсальному знанию, заключили из этого, что наши понятия должны иметь отличный от восприятия источник. Такая позиция вызывала проблематичный вопрос: если понятия не выведены из чувственного опыта, то как они могут иметь какое-либо отношение к чувственной реальности?
Эти два рассуждения о природе понятий сходятся в необходимости сделать следующий трудный выбор. Если мы хотим считать понятия необходимыми и универсальными, тогда мы должны согласиться, что они не имеют ничего общего с миром чувственного опыта; а если мы считаем их связанными с миром чувственного восприятия, то мы должны отказаться от идеи возможности познания необходимых и универсальных истин. Иначе говоря, опыт и необходимость не имеют ничего общего между собой. Этот тезис также является принципиальным для рассуждения Канта.
Рационалисты и эмпирики вместе нанесли сокрушительный удар по доверию сторонников Просвещения к разуму. Разум оперирует понятиями. Но теперь мы должны либо согласиться с тем, что понятия разума не имеют ничего общего с миром чувственного восприятия – и в этом случае у науки, считающей себя способной генерировать необходимые и универсальные истины о чувственной реальности, возникают большие проблемы, – либо признать, что понятия разума есть только предварительные и условные классификации чувственных ощущений, что также ставило под удар представление науки о своих возможностях познания.
Таким образом, предложенное сторонниками Просвещения описание разума страдало по двум причинам. Их изучение чувственного восприятия показало, что разум был оторван от прямого контакта с реальностью. А их анализ понятий продемонстрировал, что разум либо никак не связан с реальностью, либо ограничен исключительно условными истинами.
Значение Канта в истории философии заключается в том, что он усвоил уроки рационалистов и эмпириков и, соглашаясь с основными положениями обеих групп, радикально трансформировал представление о соотношении разума и реальности.
Ключевой аргумент Канта
Кант начал с того, что выделил тезис, общий для эмпириков и рационалистов. Они полагали, что знание должно быть объективным. Они принимали как должное предположение, что объект познания задает условия познания и что, следовательно, субъект должен распознать объект на заданных им условиях. Иначе говоря, эмпирики и рационалисты были реалистами: они считали, что реальность существует независимо от сознания, и цель познания заключается в том, чтобы получить представление о реальности, какова она есть сама по себе. Словами Канта, они полагали, что наши познания должны сообразоваться с предметами[32]. Кант замечает, что реалистическая или объективистская предпосылка каждый раз приводит к неудаче – более того, она неизбежно должна приводить к неудаче.
Чтобы продемонстрировать это, Кант предложил дилемму для любой аналитики познания. Первый тезис этой дилеммы дан в начале главы о трансцендентальной дедукции. В этой главе Кант утверждает, что знание об объектах может быть получено лишь одним из двух способов:
«Возможны лишь два случая, при которых синтетическое представление и его предметы могут сообразоваться, необходимым образом относиться друг к другу и как бы встречаться друг с другом: если предмет делает возможным представление или если представление делает возможным предмет»[33].
Условия дилеммы очень строгие, особенно для первой альтернативы. Если мы говорим, что «предмет делает возможным представление», то мы предполагаем, что субъект никак не участвует в этом процессе. Из этого следует, что субъект не может обладать собственной идентичностью, что разум не является чем-то определенным, что сознание, по словам Келли, есть лишь «прозрачный» медиум (diaphanous medium), на котором или через который реальность передает себя.[34] Другими словами, Кант, как и большинство мыслителей до него, считал что объективность предполагает наивную реалистическую метафизику субъекта, лишенного идентичности.
Но очевидно, что метафизика разума безнадежна. Это был следующий вывод Канта. Познающий субъект играет роль, происходящие в нем процессы носят каузальный и определенный характер, и они определяют представления субъекта. По словам Канта, когда мы что-то испытываем, «мы всегда подчинены условиям», и эти условия восприятия делают наш опыт «законченным синтезом»[35].
Поэтому наивный реализм был невозможным проектом. Познающий субъект – это не чистый экран, лишенный идентичности, а значит, предмет сам по себе не может сделать познание возможным. Обладающий конкретной идентичностью, познающий субъект участвует в производстве своего опыта, и, исходя из ограниченного и обусловленного опыта, субъект не может вывести, что действительно реально.
Поэтому мы приходим ко второй модели познания, предложенной Кантом в качестве возможной, – когда представление делает возможным предмет. Это предположение отчасти объясняет мотивы, движущие Кантом в совершенной им «коперниканской» революции, о которых он пишет во втором предисловии к «Критике»[36]. Учитывая, что субъект обладает идентичностью, мы должны отказаться от традиционного представления
