Джаред Даймонд - Мир позавчера. Чему нас могут научить люди, до сих пор живущие в каменном веке
Теперь начало казаться, что парус ближайшей лодки увеличивается. Лодку стало видно лучше, значит, и нас увидели. Оказавшись ярдах в ста от нас, сидевший в ней единственный человек спустил парус и принялся грести. Мы увидели, что лодка совсем маленькая, футов 10 в длину, и с очень низкой осадкой: высота надводного борта составляла всего шесть дюймов. Как только лодка оказалась рядом с нашим каноэ, те двое, что были ближе всего, — человек с Амбона, не умевший плавать, и яванец — без всяких обсуждений прыгнули в нее. Больше лодочка никого вместить не могла, и ее хозяин погреб в сторону. В это время стало ясно, что вторая из парусных лодок идет в нашу сторону; там тоже спустили парус в 100 ярдах от нас. Эта лодка была больше первой, в ней сидели двое. Они подгребли к нам и на этот раз возникли споры — и между командой лодки и нами, и у нас между собой, — сколько человек может забрать вторая лодка и кто это будет. Сначала хозяева лодки предложили взять двоих, поскольку беспокоились насчет низкой осадки лодки и риска, что ее зальет, однако в конце концов они все-таки согласились взять четверых из пяти, оставшихся на перевернутом каноэ. Между собой мы решили, что остаться должен третий член команды, у которого был спасательный круг.
Когда я влез в парусную лодку, Малик спросил меня, где мой паспорт. Я ответил, что он в моем желтом рюкзаке, все еще, возможно, остающемся под перевернутым каноэ. Человек с Серама, который уже несколько раз подныривал под корпус, чтобы достать спасательные круги, нырнул снова, нашел мой желтый рюкзак и вручил его мне. Парусная лодка с шестью людьми на борту отчалила: ее хозяева сидели один на носу, другой — на корме, а между ними рыбак-китаец, я, Малик и серамец. Я иногда посматривал на часы, которые, к моему изумлению, все еще шли, несмотря на пребывание в воде. Было 6:15 — 15 минут до заката. Мы провели на своем перевернувшемся каноэ два часа.
Скоро стемнело. Наши спасители гребли к ближайшему острову, которым оказался тот самый, откуда мы днем отправились в путь. Парусная лодка сидела в воде очень низко, и находившийся на корме ее хозяин все время вычерпывал воду. Я подумал о том, что это маленькое перегруженное суденышко тоже может перевернуться, но теперь, похоже, опасность нам не грозила. Я не испытывал облегчения или каких-то сильных чувств: все это просто происходило со мной как с бесчувственным наблюдателем.
По пути мы услышали голоса откуда-то слева. Я предположил, что это могут быть те двое членов команды нашего каноэ, которые поплыли к берегу на спасательных кругах, но один из моих спутников, лучше понимавший по-индонезийски, сказал, что кричали трое в первой пришедшей на помощь лодке; она набрала слишком много воды из-за того, что была перегружена, и шла ко дну. Высота надводного борта нашей собственной лодки была слишком мала, чтобы мы могли взять на борт еще кого-то. Один из ее хозяев что-то крикнул терпящим бедствие, и наша лодка двинулась дальше, оставив их на произвол судьбы.
Не знаю, сколько времени потребовалось, чтобы вернуться на остров: возможно, час. Когда мы приблизились, стали видны большие волны, заливающие пляж, и разведенный на берегу костер; мы стали гадать, что он может означать. Я слышал разговор по-индонезийски между рыбаком-китайцем и сидевшим на носу хозяином лодки; часто повторялись слова “емпат пулу рибу”, означающие “сорок тысяч”. Китаец, которому удалось выудить из-под нашего перевернутого каноэ свою маленькую сумку, открыл ее, вынул деньги и передал гребцу. Тогда я предположил, что гребцы устали и собираются высадить нас на пляже у костра, а китаец предлагает ему 40,000 индонезийских рупий, чтобы нас отвезли к главному причалу острова. Однако потом Малик сообщил мне, что на самом деле гребец сказал следующее: “Если вы сейчас не заплатите мне по 10,000 рупий [примерно 5 долларов] за каждого из вас четверых, я отвезу вас обратно к вашему перевернутому каноэ и там оставлю”.
Наши спасители обогнули мыс и направили лодку в защищенную бухту, где на берегу горели костры. Позади нас »раздалось тарахтение мотора, и мы увидели медленно приближающийся ярко освещенный катер. Наша лодка остановилась на мелком месте, и мы с Маликом, рыбак-китаец и человек с Серама прошлепали по воде и влезли в катер, который, по странному совпадению, оказался принадлежащим семье рыбака-китайца. Катер вышел на ловлю рыбы, обнаружил двоих членов команды, уплывших на спасательных кругах, подобрал их, нашел перевернувшееся каноэ и выловил наш все еще плавающий рядом багаж (включая мои чемоданы); вещей Малика они не обнаружили. Мы остались на катере, который медленно двинулся к Новой Гвинее. Мы рассказали мотористу о троих пассажирах перевернувшейся лодки, пришедшей нам на помощь, крики которых мы слышали. Впрочем, когда мы приблизились примерно к тому месту, где мы их видели, катер не изменил курс. Малик потом передал мне объяснение хозяев катера: они сочли, что терпящие бедствие к тому времени добрались до берега.
До побережья Новой Гвинеи мы добрались примерно за полтора часа. Поскольку у меня не было рубашки, я дрожал. Когда около 10 часов мы причалили, оказалось, что нас ожидает большая толпа: новость о нашем несчастье каким-то образом опередила нас. Мое внимание сразу же привлекла маленькая пожилая женщина, судя по внешности, яванка. Я в жизни не встречал на лице человека, если не считать киноактеров, такого предельного выражения эмоций. Женщина была полна горя, страха, неверия в то, что ужасное событие совершилось, и полного изнеможения. Женщина вышла из толпы и принялась расспрашивать нас. Как выяснилось, это была мать того яванца, который плыл на перевернувшейся лодке.
Следующий день я провел в маленькой гостинице, смывая соленую воду с содержимого моих чемоданов. Хотя многое: бинокль, магнитофон, альтиметры, книги, спальный мешок — было испорчено и не подлежало ремонту, одежду мне удалось спасти. Малик лишился всего, что у него с собой было. По местным традициям мы не могли предъявить претензий команде каноэ, чья небрежность привела к крушению.
Вечером около шести часов я поднялся на крышу соседнего здания, чтобы определить, как быстро темнеет после захода солнца. Вблизи экватора темнота наступает гораздо быстрее, чем в умеренных широтах, потому что солнце садится вертикально, а не под углом к горизонту. В 6:15 — время, когда нас спасли накануне, — солнце уже коснулось горизонта, и его свет начал меркнуть. В 6:30 солнце зашло, и к 6:40 стало слишком темно, чтобы с другой лодки нас и наше перевернутое каноэ могли заметить даже с расстояния всего в несколько сотен ярдов. Мы еле спаслись, нас подобрали в последний момент.
Спускаясь в темноте с крыши, я ощущал беспомощность и неспособность понять, что же эти бесшабашные парни наделали. Я лишился ценного оборудования и чуть не погиб. Моя невеста, родители, сестра и друзья могли никогда больше меня не увидеть. Мои колени были исцарапаны о планшир, о который меня били волны. Все это случилось из-за того, что трое молодых парней проявили неосмотрительность, вели каноэ слишком быстро несмотря на высокие волны, не обратили внимания на воду, заливавшую каноэ, не сбросили скорость несмотря на неоднократные просьбы, уплыли прочь с двумя из трех спасательных кругов и даже не подумали извиниться и выразить хоть малейшее сожаление в связи с горем и потерями, случившимися из-за них. Они и не подумали о том, что чуть не убили всех нас. Что за подонки!
Погруженный в эти мысли, я столкнулся на первом этаже здания с каким-то человеком, разговорился с ним и рассказал ему, зачем я поднимался на крышу и что случилось с нами накануне. Он ответил мне, что тоже был в тот же день на острове, откуда мы отплыли, и тоже собирался переправиться на Новую Гвинею. Он осмотрел каноэ с большими моторами, которое мы наняли, присмотрелся к самоуверенной команде и к тому, как она управляла судном, направляя его к берегу в ожидании пассажиров. По части лодок у него был большой опыт, и он решил, что не будет рисковать жизнью с такой командой на таком каноэ, и дождался большего и более медленного судна, чтобы переправиться.
Его подход поразил меня. Значит, я все-таки не был совсем беззащитен. Мою жизнь подвергла опасности не только безответственная команда. Я сам выбрал это каноэ, никто меня не заставлял. В конечном счете ответственность за несчастный случай со мной нес я сам. В моих силах было воспрепятствовать тому, что со мной случилось. Вместо того чтобы задаваться вопросом, почему команда вела себя так глупо, мне следовало спросить себя, почему я оказался так глуп. Человек, который предпочел дождаться более надежного судна, проявил типичную новогвинейскую конструктивную паранойю и тем самым избежал потерь и возможной гибели. Мне тоже следовало не забывать о конструктивной паранойе; теперь уж я всю жизнь буду так поступать.
Просто ветка в земле
