Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм
Все четыре движения часто считаются европейскими по происхождению и описываются вместе как европейское "вторжение" в американскую философию, но независимые специалисты неоднократно делали противоположное замечание относительно каждого из этих терминов - а именно, что то, что называют деконструкцией, постструктурализмом и французской теорией, имеет очень мало общего с какими-либо узнаваемыми европейскими проектами и вместо этого ближе к американской диверсии или пародии. Таким образом, среди историков этих движений, похоже, существует консенсус, что весь этот кластер теорий - будь то постструктурализм, постмодернизм или деконструкция - является американским изобретением. Точнее, есть веские основания утверждать, что эти движения стали результатом североамериканского взаимодействия с рядом преимущественно французских (и иногда немецких) теоретиков из разных дисциплин, чьи работы, после переформулирования в англоязычной академии, были затем реимпортированы в измененной форме обратно в Западную Европу. В принципе, я согласен с этим историографическим подходом. Но мы можем пойти дальше.
Прежде чем мы двинемся дальше, я хочу восстановить в самых общих чертах, как мы к этому пришли. Попытка англо-американской философии реформировать себя как "научную дисциплину", а также растущая чрезмерная специализация подтолкнули ученых других гуманитарных наук искать грандиозное теоретизирование в других местах. Таким образом, роль, ранее отведенная философии, была занята импортированными европейскими формами "теории". Факультеты литературы уже были готовы к импорту философии, поскольку литературные выражения экзистенциализма были уже популярны. Эти факультеты вскоре стали ключевыми площадками для формирования так называемого постструктуралистского или постмодернистского канона (обратите внимание на иронию канонизации Антиканона), который был создан путем объединения европейских мыслителей из разных дисциплин, которые часто противостояли друг другу. Этот канон становился все более связанным с эмансипационной политической борьбой как в рамках существующих факультетов, так и в дополнение к рождению женских исследований и многих программ этнических исследований (которые возникли отчасти для удовлетворения потребностей все более диверсифицированного студенческого контингента). Критический ответ на эту критику со стороны представителей истеблишмента только укрепил ощущение контрдвижения. Если смотреть с этой точки зрения, то "французская теория", "постмодернизм" и "постструктурализм" были не столько отдельными движениями, сколько спектром англо-американских апроприаций континентальной теории, которые были собраны вместе для решения существовавших ранее внутренних интеллектуальных проблем, а затем реэкспортированы в Европу (и на остальной мир) в виде новой бриколажи скептических догм.
Я использую термин "постмодернизм" для обозначения всего спектра теорий, но для своих сторонников и критиков они часто назывались постмодернизмом, деконструкцией, постструктурализмом или французской теорией (различия между ними будут в основном несущественны в дальнейшем). Под этими названиями набор скептических доктрин, связанных с эмансипационной политикой, фактически служил моделью - методом - даже программой интеллектуальной жизни. Вопросы, которые они вызывали, не были новыми. Они представляли собой ранее существовавшие элементы в новом созвездии. Исторически новым было их влияние. С 1980-х до середины 2000-х годов молодому ученому было трудно попасть в гуманитарные и многие социальные науки, не согласившись с предписанными предпосылками, о которых пойдет речь ниже. Во многих дисциплинах они были связаны с распадом категорий и автокритикой. Последствия этой запутанности продолжают влиять на науку и сегодня.
Многое из того, что мы считаем новизной этих движений, было с нами уже давно, гораздо дольше, чем принято считать даже теми историками, которые знают об американском происхождении этих движений. Эту более глубокую историю можно раскопать. Она важна не из-за какого-то произвольного фетишизма происхождения, а скорее потому, что ключевые философские позиции, связанные с философским постмодернизмом, могут счастливо сосуществовать рядом с другими обязательствами, которые обычно считаются антитетичными для этого движения. Открытие этого факта станет частью того, что освободит нас от длинной тени постмодернизма.
Начать можно с самого термина "постмодернизм". Манящие упоминания о "постмодерне" или "постмодернистах" начали появляться в англо-, немецко- и испаноязычных контекстах на заре XX века.
Например, в книге "Кризис европейской культуры" (Die Krisis der europäischen Kultur, 1917) немецкий философ Рудольф Паннвиц уже начал утверждать, что казус в европейской интеллектуальной и культурной жизни привел к этическому вакууму, ведущему к новому типу человека, который он назвал "человеком постмодерна" (postmoderne mensch). Появление этого текста и даже термина постмодерн более века назад позволяет нам увидеть, что характеристики состояния постмодерна далеко не новы. Паннвиц также не был уникален. Первая английская книга с названием "постмодернизм" вышла в 1926 году. На базовом филологическом уровне эти примеры показывают, что термин постмодерн стал лексически доступен вскоре после 1901 года, когда появились варианты термина премодерн и вошли в обиход в ряде европейских лингвистических репертуаров. Не успел "modernity" стать квинтэссенцией периодизации, как стало возможным представить себе его будущее затмение.
Сейчас постмодерн идет на убыль, хотя он продолжает нас преследовать. Это связано с тем, что наиболее влиятельные исследования "постмодернизма" в культуре - Жан-Франсуа Лиотара, Дэвида Харви, Фредрика Джеймсона и Чарльза Дженкса - изучали художественные, философские и культурные тенденции 1970-1980-х годов, которые в основном вышли из моды за прошедшие годы. Например, парадигматически постмодернистские авторы (такие как Ален Роббе-Грилье) сегодня кажутся устаревшими; вес, придаваемый телевидению в теориях постмодернистского культурного анализа, также устарел; то же самое можно сказать почти обо всем, что связано с так называемым постмодернистским зейтгейстом, от постмодернистской архитектуры до живописи. Даже отождествление Джеймсоном постмодернизма с "поздним капитализмом", хотя и было прозорливым (особенно в том смысле, что мы все еще живем в насыщенном средствами массовой информации обществе), все еще изображало версию глобальной экономики до интернета, до финансового краха 2008 года, до прекариата, до кредитно-дефолтных свопов, до пандемии, до капитализма наблюдения.
Даже на пике своего развития постмодернизм, казалось, относился не к глобальной модели, а к узким и избирательным группам евро-американской культурной продукции. Философы в остальном мире часто задавались вопросом, могут ли они быть "постмодернистами, прежде чем стать современными". "Постсовременность" в лучшем случае была распределена неравномерно. Это было верно даже в Северной Америке: хотя такие теоретики, как Белл Хукс и Корнел Уэст, опирались на философию постмодерна, они также критиковали то, насколько плохо теоретизирование постмодернистского искусства и культуры описывает художественную и культурную продукцию чернокожих американцев.
Помимо того, что постмодернизм устарел и стал пародийным, многие описания того, что его определило, также неточны. Лиотар знаменито утверждал, что определяющей чертой постмодернизма является то, что "большой нарратив утратил свою убедительность". Но в его время,
