Постмодерн. Игры разума - Жан-Франсуа Лиотар
Можно сказать: о названии осмысленно спрашивает лишь тот, кто уже так или иначе знает, как к нему подступиться.
Можно даже представить себе, что человек, которого спрашивают, отвечает: «Установи название сам» и тогда спрашивающий должен был бы до всего дойти сам.
32. Посетив чужую страну, человек иногда осваивает язык ее жителей, основываясь на указательных определениях, которые они ему дают. И ему часто приходится угадывать значение этих определений, угадывать то верно, то неверно.
И тут, полагаю, мы можем сказать: Августин описывает усвоение человеческого языка так, словно ребенок прибыл в чужую страну и не понимал языка этой страны; то есть как если бы он уже владел каким-нибудь языком, только не этим. Или же: словно ребенок уже умел бы думать, но просто еще не мог говорить. А «думать» при этом означало бы нечто вроде: говорить с самим собой.
33. Но допустим, кто-то возражает: «Неверно, будто человек должен уже владеть языковой игрой, чтобы понять указательное определение; ему нужно безусловно просто знать или догадываться, на что указывает человек, дающий разъяснение! То есть указывается ли при этом, например, на форму предмета, или на его цвет, или же на число и т. д.». В чем же тогда заключается это «указание на форму», «указание на цвет»? Укажи на лист бумаги! А теперь укажи на его форму, теперь на его цвет, теперь на его число (последнее звучит странно)! Ну и как же ты это делал? Ты скажешь, что, указывая, всякий раз «имел в виду» разное. А спроси я, как это делается, ты ответишь, что концентрируешь свое внимание на цвете, форме и т. д. Ну, а я снова спрошу, как это делается.
Представь, кто-то показывает на вазу и говорит: «Взгляни на эту великолепную синеву! Форма здесь не имеет значения». Или: «Взгляни на эту великолепную форму! Здесь несуществен цвет». Вне всякого сомнения, в ответ на эти призывы ты сделаешь нечто разное. Ну, а всегда ли ты делаешь нечто одинаковое, обращая внимание на цвет? Представь же себе различные случаи такого рода! Я приведу лишь несколько:
«Похожа ли эта синева на ту? Видишь ли ты какую-нибудь разницу?»
Ты смешиваешь краски и говоришь: «Трудно добиться синевы этого неба».
«Ну, превосходно, вновь видна синева неба!»
«Посмотри, какой разный эффект дают эти два синих цвета!»
«Ты видишь там синюю книгу? Принеси ее сюда».
«Этот синий световой сигнал означает…»
«Как называется вот этот синий цвет? Это «индиго»?»
Чтобы направить внимание на цвет, иногда прикрывают рукой очертания формы, или же не смотрят на контуры вещи, или же пристально вглядываются в предмет, пытаясь вспомнить, где уже видели этот цвет.
Обращая внимание на форму, иногда очерчивают ее контуры, иногда прищуривают глаза, чтобы ослабить восприятие цвета, и т. д. и т. д. Я хочу сказать: так или примерно так действуют в тех случаях, когда «направляют внимание на то или иное». Но само по себе это не позволяет нам сказать, привлекла ли чье-либо внимание форма, цвет и т. д. Так и шахматный ход состоит не только в том или ином передвижении пешки по доске и не только в мыслях или чувствах шахматиста, делающего ход; а в обстоятельствах, которые мы называем: «играть шахматную партию», «решать шахматную задачу» и т. п.
34. Но предположим, кто-то говорит: «Направляя внимание на форму, я всегда делаю одно и то же обвожу контуры предмета глазами и чувствую при этом…» И допустим, указывая на круглый предмет и испытывая все эти ощущения, этот человек предлагает кому-то другому вот такое указательное определение: «Это называется «круг»». Разве не может другой человек иначе истолковать его разъяснение, даже если он видит, что поясняющий обводит форму глазами и даже если он сам испытывает такие же чувства, что и тот? Иными словами: такая «интерпретация» может состоять и в том, как он теперь применяет разъясненное слово; например, на что указывает по команде «Покажи круг». Ибо ни выражение «определение подразумевает вот это», ни выражение «определение истолковывается вот так» не обозначают какого-то процесса, сопровождающего дефиницию и ее восприятие на слух.
35. Конечно, существует то, что можно назвать «характерными переживаниями», скажем, при указании на форму. Например, такие, как обведение контура указываемого предмета пальцем или же взглядом. Но это происходит далеко не во всех случаях, когда я «подразумеваю форму», и далеко не во всех случаях встречается какой-нибудь иной характерный процесс. Но если бы даже что-то в этом роде и повторялось во всех этих случаях, то все равно мы говорили бы «Он указал на форму, а не на цвет» в зависимости от обстоятельств то есть от того, что происходит до и после указания.
Дело в том, что слова «указывать на форму», «иметь в виду форму» и т. д. употребляются не так, как слова «указывать на эту книгу» (а не на ту), «указывать на стул, а не на стол» и т. д. Подумай только, как по-разному мы обучаемся, с одной стороны, употреблению слов «указывать на эту вещь», «указывать на ту вещь», а с другой стороны, «указывать на цвет, а не на форму», «иметь в виду цвет» и т. д.
Как уже было сказано, в определенных случаях, в особенности при указании «на форму» и «на число», имеются характерные переживания и виды указаний «характерные» потому, что они часто (но не всегда) повторяются, когда «подразумевают» форму или число. Но известно ли тебе также некое переживание, характерное для указания на игровую фигуру именно как на фигуру в игре? А между тем можно сказать: «Я имею в виду, что «королем» называется не конкретный кусок дерева, на который я показываю», а эта игровая фигура». (Узнавать, желать, вспоминать и т. д.)
36. При этом мы поступаем так же, как в тысяче подобных случаев: поскольку нам не удается привести какое-то одно телесное действие, которое бы называлось указанием на форму (в отличие, скажем, от цвета), то мы говорим, что этим словам соответствует некая духовная деятельность.
Там, где наш язык подразумевает существование тела, между тем как его нет, там склонны говорить о существовании духа.
37. Каково же отношение между именем и именуемым? Ну, так чем же оно является? Приглядись к языковой игре или к любой другой! Там следует искать, в чем состоит это отношение. Это отношение может состоять, между прочим, и в том, что при звуке имени у нас в душе возникает определенная картина названного, и в том, что имя написано на именуемом предмете, или же в
