Дерзание духа - Алексей Федорович Лосев
– Хорошо. Очень-очень вам благодарен. Пойду мыслить и плавать. И, разрешите, потом скажу вам, что у меня получилось.
– Размышляй, Чаликов, размышляй. До свидания.
– До свидания, – возбужденно сказал Чаликов. – Пойду размышлять. Довольно бездумно верить учебникам! Хватит! Надо и самому копошиться.
И думать, и делать
– А, это ты опять? Здравствуй, Чаликов. Что-то ты ко мне рановато пожаловал. Ведь мы с тобой хотели месяца через два встретиться, а сейчас еще и недели не прошло. Неужели ты все продумал?
– Да какое там, продумал! Только еще больше запутался.
– Что-то, я вижу, у тебя мозг – не того…
– Очень даже «того». Не знаю, куда и деться. Вот мы с вами говорили, что надо мыслить. Но еще когда уходил в прошлый раз от вас, уже на лестнице, меня вдруг как ударило в голову: а дело, дело-то где? Мыслить – хорошо. А кто будет работать? Вот и сейчас у меня сверлит в мозгу это наше мышление без делания. С тем вот и пришел к вам опять.
Тут я забеспокоился:
– Постой, постой! Да когда же я учил такому? Мышление, выходит, одно, а дело делать – совсем другое?! Никак понять не могу, почему такое рассуждение тебе пришло в голову?
– Потому и пришло, – сказал Чаликов запальчиво. – Я просто-напросто не понимаю: что значит дело делать?
– Но я вижу, ты под делом что-то особенное понимаешь…
– Не особенное, а самое простое. После нашего прошлого разговора я вдруг решил, что дело не в мышлении, а в делании. А как дело делать, вот этого я и не понимаю. Объясните и спасите утопающего.
– Чего ты не понимаешь? Не понимаешь того, к примеру, что нельзя быть пройдохой?
– Почему пройдохой? – продолжал наступать Чаликов. – Дело делать не значит быть пройдохой. Да и без меня пройдох достаточно.
– Ага, так-так. Значит, ты уже кое-что понимаешь. А пронырой ты хочешь быть? Или, может быть, ты хочешь быть пролазой, рвачом, проходимцем, жуликом, карьеристом или, вообще говоря, дельцом?
Чаликов беспорядочно и как-то нервозно замахал на меня руками, как будто открещиваясь от злого духа.
– Ну что мы будем здесь об этом говорить! – сказал он нетерпеливо. – Ведь не из-за этих же пустяков я к вам пришел.
– Вот и хорошо, – наставительно сказал я. – Значит, ты кое-что в делании понимаешь.
– Но я же не понимаю самого главного, – настойчиво долбил Чаликов.
– Кстати, а не считаешь ли ты, что находить где-нибудь самое главное – это уже значит мыслить?
– Да, мыслить надо, – продолжал Чаликов. – Я ведь не против мышления. Я только не знаю, что значит дело делать.
– Ну хорошо, – сказал я. – Но ведь мыслить – значит вырабатывать принципы.
– Конечно, без принципов нельзя, – сказал он. – Ведь я же не какой-нибудь червь или клоп. Да и у них, пожалуй, есть свои принципы, только что неосознанные.
– Вот, вот, – сказал я не без торжества. – Значит, говоришь, принципы? Так после этого я тебе прямо скажу, что ты уже понял, что значит дело делать.
– Э, нет, – не согласился Чаликов. – Ну откуда мне взять самые-то эти принципы? Если бы я знал принципы дела, то мог бы и самое дело делать.
– Хорошо, – продолжал я по возможности хладнокровно. – Значит, дело за принципами?
– Где мне взять эти принципы, опять и опять хочу спросить, – сказал Чаликов не без раздражения.
Но тут я подумал, что нужно еще кое-что уточнить.
– Ты профессионал? – спросил я.
– Да ведь это же неважно. Ну пусть я профессионал или хочу стать профессионалом. Разве это имеет какое-нибудь значение?
– А это вот какое имеет значение. Работать по своей профессии – значит ли дело делать?
– Но этого одного, думаю, мало…
– Этого отнюдь не мало, когда это делается хорошо. И все-таки скажи мне, – напирал я. – Если ты хочешь дело делать, то значит ли это, что ты поступаешь бескорыстно? Ты делаешь дело для торжества самого дела, и делаешь это бескорыстно. Значит ли это, что ты и всерьез дело делаешь?
– Пожалуй, бескорыстия мало, – сказал Чаликов. – Нужно еще что-то. Если пьяница напивается, то ведь пьяное состояние для него вполне бескорыстно. Оно ведь имеет для него значение само по себе. А если я гуляю, глазею на природу, и она мне нравится, то ведь это у меня тоже бескорыстное чувство. А что с этого толку? И значит ли это, что гулять разинув рот и бескорыстно глазеть на природу – это есть дело делать?
– Смотри, Чаликов, не упрощаешь ли ты вопрос, – забеспокоился я. – Ведь тогда получается у тебя, что создавать и воспринимать художественное произведение – это тоже значит бездельничать. А вот посмотри-ка. Люди молча и неподвижно сидят на концерте и с затаенным дыханием слушают симфонию и уж тем самым, конечно, не преследуют никакой иной цели, кроме бескорыстного слушания совершенно бескорыстного музыкального произведения. Значит, по-твоему, люди в этом случае тоже бездельничают?
Чаликов удивительным образом стоял на своем и неожиданно для меня прямо перешел в наступление. Он заговорил так:
– А когда музыкант тратил много лет, чтобы производить свой бескорыстный эффект, разве это не значит, что ему приходилось очень много трудиться, во многом себе отказывать, преодолевать все неимоверные трудности музыкального обучения и вообще вариться в самой корыстной гуще жизни, чтобы достигнуть возможности создавать бескорыстный эффект своим музыкальным исполнительством. А разве эти люди на концерте не перестали быть людьми в житейском смысле слова, разве они не отошли от забот жизни только в эти моменты слушания музыки? Разве они…
Но тут я уже перебил Чаликова и заговорил тоже не без запальчивости:
– Как? Значит, по-твоему, художественное бескорыстие совсем безжизненно, никак не влияет на жизнь, никак не преображает нашу жизнь и не создает для нас светлого и легкого настроения, которое нас делает бодрыми в жизни, помогает переносить бытовую дребедень, делает нас здоровыми, крепкими и счастливыми? Ведь художественное бескорыстие делает нас…
Тут опять
