Исследование Апокалипсиса - Юрий Миранович Антонян
Но не следует забывать, что спасение неразрывно переплетается с искуплением грехов через страдания и крестную смерть мессии. Это положение занимает центральное место в христианстве, страсти господни становятся гарантией спасения человечества. Этого в иудаизме не было, христианство наполнило совершенно новым смыслом идею мессии, оно стало мессианской религией. Страдания Иисуса ради людей есть отзвук тех бедствий, которые выпали на их долю, о чем можно найти упоминание даже в богословских сочинениях. Желательно также учитывать, что и его современники знали об очистительной силе его страданий.
Спасителем человечества не мог быть сын простого человека, он должен был быть носителем чего-то необыкновенного, даже божественного. Иначе люди просто не поверили бы ему, его, точнее, не стали бы мифологизировать, поскольку та роль, которая ему предназначалась, была бы для него невыполнимой. Спаситель произошел от древних героев, многие из которых успешно исполняли спасительские функции, но, разумеется, не такого порядка, как библейский Иешуа. Рождение героя и битва со злом возможны только в том случае, если мифотворец осмыслил или хотя бы приблизился к пониманию значения мужественности. Именно в мифе о герое Эго становится носителем мужественности. Оно выталкивается из первоначальной среды так сильно, что начинает ощущать и акцентировать свое собственное отличие и неповторимость. Мужчина должен воспринимать среду, в которой раньше жил, как «не-Я», что является условием формирования мужественности.
Герой появляется как сын Бога, если сам не является богом. Бог-творец как образ тождествен мифологическому «небу», т. е. мужскому, духовному, верховному фону, хотя «небесное» не следует отождествлять с небесным богом. Слияние предка с богом — творцом и культурным героем обусловлено процессом персонализации, который придает форму бесформенному.
Герой не может вступить в сражение со злом или его носителем драконом (дьяволом и т. д.) до тех пор, пока он не отождествит себя с тем, что можно назвать мужским «небом». Это отождествление достигает высшей точки в ощущении, что он сын Бога, воплощающий в себе все могущество неба. Это равносильно тому, что все герои рождены от Бога. Лишь божественная помощь, ощущение того, что корни уходят вверх, к богу-отцу, который является не просто главой семьи, делает возможным сражение со злом для помощи людям и их спасения. Христос никогда не сомневался в своей исключительной избранности, как «простой» человек в том, что он создан из плоти и крови. Собственно, все события после рождения и в том числе то, что он делает в Апокалипсисе, внушают только одну мысль — о его особой «посланности», и те, которые излагают соответствующие события, нисколько не сомневаются в этом. Иное просто не приходит им в голову, иного они не знают, для них это данность, аксиоматичность. Сам Христос — всегда и везде ведущий, но он не просто помазанник и посланец Бога, он его сын и это обстоятельство становится решающим для его триумфа. Как ни казалась кощунственной эта мысль иудаистам, но именно она дала основание поверить Иисусу и стать ему основателем новой мировой религии.
Идея бога-спасителя — сына божьего отнюдь не вечная. Она не появлялась ни в первобытном обществе, ни в античности, ее не знал ни зороастризм, ни египетский религиозный мир, их боги, когда нужно, спасали людей и помогали им. Древнегреческие боги вообще жили и действовали среди землян и часто практически не отличались от них. Здесь я подхожу к очень сложному вопросу: почему появился Христос, почему сына Бога как нового Бога и спасителя не знали другие религии?
И представляется, что главная причина не в том, что еврейский народ много страдал и на его долю выпали самые тяжкие испытания. У многих других народов была не лучшая судьба, и они стояли на грани полного уничтожения. По-моему, дело в том, что у евреев был только один Бог, а он был суров, жесток и скор на расправу. От него трудно было ожидать прощения и помощи, а других богов не было: разум никак не мог допустить, что в одном лице, пусть и божественном, могут соединяться противоположные нравственно-психологические черты. Они должны быть порознь. В политеистических же религиях если одно божество (или несколько божеств) карало, насылало несчастья, болезни, даже смерть, то были другие, добрые и прощающие, которые могут заступиться и помочь.
Теперь обратимся к зороастризму и исламу. Это монотеистические религии, но лишь формально, поскольку Заратустра и Мухаммад вполне успешно выполняют функции добрых, прощающих божеств, им вполне можно доверять, обратиться с мольбой, и они могут стать посредниками между людьми и богами.
Вот почему был «изобретен» Иисус — как противоположность Яхве, что он и не скрывал, например, в Нагорной проповеди. Он, в конце концов, не выдержал роли и в Апокалипсисе превратился в свирепого тирана, но в христианстве в основном сохранился в доапокалиптическом виде как добрый, милосердный, прощающий Бог. Думаю, что как раз строжайший монотеизм иудаизма стал причиной того, что он, произведя на свет великую всемирную религию, сам остался верой только одного, небольшого по численности народа. В христианстве было и осталось три бога и богиня, а монотеизм одна лишь видимость. Вот почему, например, Булгаков писал об этой богине, которая, несомненно, является одной из ипостасей Великой Матери, что кто не почитает ее, не знает и Христа, и вера во Христа, не включающая в себя почитание богородицы, есть иная вера. Дева Мария, по мнению Булгакова, есть райский цвет, расцветший на древе всего человечества.
Ничего удивительного или неожиданного в этих сладчайших словах нет. Если бы богоматери не было, христианство, став на путь многобожия, назвало бы другую богиню, олицетворяющую женское начало. Дева Мария — это христианская Изида. Что касается иудаизма, то его строгое единобожие стало одной из причин некоторой изолированности еврейского народа и в то же время его исключительной преданности своему Богу, а следовательно, своей культуре, образу жизни, ценностным ориентациям, отношениям с другими народами и их культурами.
Христианство много раз пыталось доказать недоказанное, а именно, что Бог един, как это ни абсурдно, в трех лицах. Если следовать этому утверждению,
