Что значит мыслить? Арабо-латинский ответ - Жан-Батист Брене
4. Если разум воспринимает универсальное, не изменяя его, значит он не должен рассматриваться как способность мозга или как часть материи. Разумение — это мысль без органов, и потому то, что его осуществляет, свободно от давления и пределов реальности, оно может быть только единым. Отсюда так называемая теория монопсихизма Аверроэса, согласно которой все люди разделяют одно разумение. Часто, тем не менее, ее понимают неправильно, ведь если разумение одно и не может не быть одно, оно не является некой единичной вещью. Оно одно в том смысле, что само по себе свободно от индивидуации и плюрализации; оно одно как некая безличная, то есть общая, предшествующая разделению способность, как ментальная способность вида, которая сама по себе не квалифицирована, не является природным свойством того или иного индивида, но может присваиваться разными людьми на время их жизни.
Наследником этой знаменитой теории, которую, правда, чаще всего вспоминают с улыбкой, был, не догадываясь, должно быть, об этом, Пруст, когда в своем романе «Под сенью девушек в цвету» сравнил мысль с неким всемирным общежитием: «Ибо мой разум должен быть единым, и даже, может быть, существует только один разум, один для всех [нас, сонанимателей],— разум, на который каждый устремляет свои взоры из глубины своего индивидуального тела, словно в театре, где у каждого свое место, но зато для всех одна сцена».
5. Поскольку универсальное должно возникнуть из чувственного, разуметь — значит в первую очередь абстрагировать. Абстрагировать — значит лишить вещь ее индивидуальности, воплощенной в материи, то есть — дематериализовать. Любой философ так скажет или мог бы сказать, и это звучит убедительно. Речь идет об идее, согласно которой мы мыслим посредством изъятия, высвобождения. Мышление есть обнажение, оголение, очистка. Сущность вещи в ее совокупности и целостности там, откуда мы что-то извлекаем, она не создается сложением, добавлением, пригонкой или прививкой. Разумеют путем цезуры, извлечения. Мысль — это осадок, остаток после обрезки или сортировки, которая убирает материю в сторону и высвобождает, производит или даже, как говорится в некоторых текстах, создает умопостигаемое.
Тем не менее обнажение, spoliatio,— лишь первый этап разумения, поскольку оно не является завершенным, пока не получен продукт абстрагирования. Мыслить для разума — как для огня пожирать дерево и испытывать его действие на себе. Разумея, человек сжигает мыслью мир, извлекает из него сущность и затем сам испытывает на себе действие этого сгоревшего, сгорающего мира, получая извлеченные из него формы. Весьма неочевидная мысль для современного человека, так привыкшего видеть в мышлении исключительно активное начало (сколькие авторы, полные страха перед этой пассивностью, если не сказать паники перед этим переворотом иерархии идеей претерпевания мира на себе, стремятся завершить ее слоем активности, чтобы в каком-то смысле взять дело в свои руки и не дать миру поглотить человека), но, поскольку универсальное абстрактно, разуметь — значит претерпевать.
Это слово обманчиво, ведь существуют разные виды претерпевания. Интересующее нас претерпевание в мысли не имеет ничего общего с идеей порчи, страдания; оно позволяет человеку исполниться в согласии с его природой. Аристотель толкует его с помощью понятия epidosis, «приращение»; аль-Фараби — с помощью арабского слова ziyâda, «увеличение», «надбавка»; в латинских текстах находим augmentatio или additio. Человек вмещает в себя смысл мира, суть реального, становится местом его пребывания, и в этом претерпевании абстрактного он увеличивает и усиливает свое существо.
6. Следует ли из этого заключить, что акт разумения завершается прямым схватыванием сущности путем полного отрыва от материи? Ответ Аверроэса интригует, озадачивает, навевает образ мышления по «спирали» (spiralis).
На самом деле он вводит так в арабский текст ошибочный перевод из Аристотеля. В знаменитом отрывке трактата «О душе» Аристотель поясняет, что если есть разница между материальной вещью (водой, плотью и т. д.) и сущностью этой вещи (тем, чем она является независимо от конкретных материальных условий, в которых мы ее находим), то можно спросить, судят ли о том и о другом двумя различными способностями или одной и той же, но действующей по-разному. Эту двоякую модальность опыта иллюстрирует хорошо известный пример линии: состояние, в котором способность судит о конкретной вещи, можно сравнить с ломаной линией, тогда как суждение о природе этой вещи той же способностью будет подобно той же самой линии, но выпрямившейся, прямой.
В арабском варианте всё изменилось — во многом благодаря великому комментарию Аверроэса. Выпрямившаяся линия исчезла и превратилась в спираль (linea spiralis). По Аверроэсу, когда разум постигает форму в материи, он подобен прямой линии, но в тот момент, когда он встает на путь абстрагирования этой формы, линия начинает изгибаться, закручиваться. Разумение как бы и есть мысль по спирали, закрученная, винтообразная (по-арабски — lawlabiyy), мысль-улитка, описывающая кольца, как дым. К этому стоит отнестись внимательно. Выходит, что мысль заключается не в прямом и непосредственном доступе к вещи, если, конечно, вещь вообще доступна. Мысль кружит, ходит вокруг. Она свершается как-то иначе, нежели прямым подступом. Разумение — не прямизна прямой, то есть кривой, обращающейся вокруг одного полюса. Мы мыслим в крутящемся движении, уходя ввысь с каждым новым витком спирали, как будто совершаем кругосветное плавание в воздухе.
Не отдаляет ли нас такое кружение, в котором уточняется сущность, от конкретного? Совсем нет. Чтобы схватить нечто, нужно было это почувствовать, и разум, абстрагируя это нечто в череде обобщений, всегда остается связанным с вещью, с реальным, от которого он оттолкнулся (in illa re) и которое удерживает в качестве ориентира. Мыслить — не значит потерять мир из виду. Мы абстрагируем, испытывая на себе то, что подверглось абстракции, но вещь постоянно напоминает о себе, настаивает, остается точкой опоры, и законченная мысль не обходится без тянущейся к вещи и к ее материи нити. Разуметь… Кажется, что это последнее слово, но нет.
5. Мыслить как видеть в ночи
Предмет зрения — видимое. Видимое же — это прежде всего цвет, а также нечто такое, что можно описать словами, но не имеет особого названия. <…>
Однако при свете бывает видно
