O Гегеле - Михаил Александрович Лифшиц
С. 269 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
К Гегелю.
Анекдот о том, как Гегеля с головы на ноги ставили[16].
В настоящее время в нашей философии чувствуется большое влияние экзистенциализма и позитивизм (структурализм тож). Эти течения охотно воспринимают старую травлю «гегельянства» (впрочем <нрзб.> «Вех»), травлю Белинского и поел. «Гносеологизм», «Рационализм» и проч, в применении к Гегелю удалось вбить в голову «образованному мусору». В общем, эти считающие себя очень передовыми и либеральными люди <между строк: «глуповский либерализм»> с удовольствием пользуются методами осуждения Гегеля, выработанными ещё во времена царя Гороха.
С. 271 – страница из конверта «Гегель против морали в истории (и да, и нет)».
Это, конечно, не случайно.
Здесь есть принцип, связь одного и того же.
Анти-ленинизм.
Ленин об отношении к Гегелю <нрзб.> диалектики. Общество друзей[17]. Продол. <нрзб. > Гегеля и Маркса etc. Никакими силами этого не вычеркнешь <нрзб.>
Но, впрочем, что им Гекуба?
Пояснить читателю непонятное.
Причины и смысл «формализов.» языка Гегеля.
Перевод основных понятий начат уже Белинским и др. в XIX в., но не систематизирован.
Приложение II
Гегель и ленинизм. Середина 1970-х гг
Отрывок из бесед МА Лифшица
Расшифровка магнитофонных записей бесед М.А. Лифшица, которые он вёл с друзьями в середине 1970-х гг. Были опубликованы под названием «Из автобиографии идей» в сборнике: Контекст. 1987. Литературно-теоретические исследования ⁄ Публикация А.А. Вишневского. М.: Наука, 1988, с. 264–318. Фрагмент «Гегель и ленинизм»: с. 306–312.
В данном фрагменте М. Лифшиц уделяет особое внимание взгляду Г. Лукача, так как беседовал с венгерскими учениками Лукача.
– Какое значение имели в 30-е годы ваши занятия Гегелем?
– Гегель и его судьбы в марксистской литературе – это особая тема. Если вы хотите меня увлечь в эту сторону, то позволю себе начать с одного забавного анекдота, который я слышал когда-то ещё в 30-х годах. Говорят, в Ленинграде жил некто по имени Гегель, занимавшийся преподаванием немецкого языка, по преданию, один из потомков Гегеля. Человек он был весёлого нрава и время от времени любил предаваться культу Бахуса, что случалось в молодости и с его предком. В подобных случаях ленинградский Гегель начинал дебоширить, и тогда соседи звали на помощь представителя местной власти – управдома. Однажды во время такого дебоша управдом сказал ленинградскому Гегелю: «Это что же такое? Твоего дедушку Маркс с головы на ноги поставил, а ты опять на голове ходишь?».
Так вот и с настоящим Гегелем. За время моей жизни с ним постоянно происходило то же самое: его всё время ставили с головы на ноги, а он обратно становился на голову. Первая атака на Гегеля была ещё в 20-х годах, когда «механисты» хотели реформировать марксизм на позитивистский лад и устранить из него всякие гегелевские мотивы. Я говорю, конечно, только об истории Гегеля в советский период. Следующая атака произошла с низложением монополии Деборина и его школы – в 1931 году. Деборину приписывалось преувеличение роли гегелевского наследия в марксизме. Оснований для такого мнения, возможно, не было. Тем не менее начало 30-х годов ознаменовалось резко критическим отношением к Гегелю.
Впрочем, это продолжалось недолго. И хотя две мои статьи о Гегеле, напечатанные тогда, содержат, может быть, слишком строгие критические оценки великого немецкого философа, справедливые, но в стилистическом отношении чересчур заострённые, читателю этих статей, надо думать, было ясно, что автор полон подлинного энтузиазма по отношению к Гегелю и его исторической диалектике. В те годы возобновилось остановившееся было на первом томе издание сочинений Гегеля на русском языке, и то разумное и ценное, что лежит в гегелевском наследстве, что связывает его с марксизмом, стало вырисовываться в своём значении. Так продолжалось до войны. Но затем идёт уже другая новелла – как Гегеля снова начали ставить с головы на ноги. Сейчас я рассказывать её не буду. Довольно того, что в 30-е годы отмечался известный подъём внимания к великому немецкому мыслителю. Его переставали трактовать как школьного философа, чей пример доказывает очевидность заблуждений абсолютного идеализма. Начали вспоминать, что в марксизме от гегелевской философии остаётся не только сухая схема логических категорий.
Мой интерес к Гегелю шёл в другом направлении. Я старался найти в нём и вывести на свет реальное содержание. В гегелевском учении меня занимало отражение у философа событий французской революции и послереволюционной эпохи. На меня произвело глубокое впечатление, что в период принятия важнейших политических решений, на переходе от военного коммунизма к новой экономической политике, Ленин советовался с Гегелем (как он поступил, впрочем, и во время первой мировой войны).
В последнем ленинском произведении «Лучше меньше, да лучше» ясно замечаются отзвуки чтения «Науки логики». В предисловии к этому своему сочинению Гегель развивает мысль о том, что «новое», внесённое в современную ему эпоху революций, сначала было слишком абстрактным, было лишь «отрицанием старого» как таковым. Философ провозглашал неизбежность перехода от абстрактно-нового к слиянию со всей полнотой жизни. Такой путь от абстрактного к конкретному имеет прямое отношение к задаче, которая ставилась Лениным, собственно говоря, ещё накануне Октябрьской революции (например, в статье «О грозящей катастрофе и как с ней бороться»), но была отодвинута периодом гражданской войны и временем военного коммунизма. А затем она была снова широко поставлена Лениным во всех речах его и во всех письменных документах эпохи перехода к новой экономической политике.
Это была, если угодно, гегелевская проблема ограничения абстрактно-нового и перехода к такому новому, которое охватывает всю конкретную полноту жизни. Революционные декларации должны воплотиться в плоть и кровь, в привычку, быт миллионов людей, получить систематическую разработку и охватить всю полноту обычного существования людей, не оставаясь абстрактным обещанием. Я видел у Ленина философию в каждой газетной статье, в каждой строчке, каждой речи или практическом указании. Всё у него проникнуто глубочайшей мыслью, и требование Платона о том, чтобы философы управляли государством, если оно когда-либо осуществилось в истории, то осуществилось именно в тот период, когда у кормила Советского государства стоял Владимир Ильич Ленин.
Таким образом, моё отношению к
