Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации - Александр Р. Гэллоуэй
Существует и седьмой корень бытия. Это безграничная Сила в действии; ее можно назвать Богом, Словом или Логосом. Получается, седьмая Сила существует в первой, нетленной форме. Шесть корней бытия и седьмой корень, началом которого они могут стать, соответствуют семи дням сотворения мира в Книге Бытия. Человек же сотворен из земли и сотворен дважды — по образу и подобию двух столпов безграничной Силы.
Симон толкует Бытие, обращая перспективу вспять. Эдем — это утроба, а Эдемский сад — плацента. Реку, что течет из Эдема, Симон сравнивает с пуповиной. Пуповина разделена на четыре канала: два передают в утробу воздух, два передают кровь. Эти четыре канала соответствуют четырем органам чувств плода. Не зря же книга называется Бытие [в оригинале Genesis] — о том и идет речь! Это обратная герменевтика, которая наделяет метафору ее буквальным смыслом.
Симон также использует прием обратной перспективы при толковании других книг, в итоге составивших Ветхий Завет. Вторая книга, Исход — это непростой путь к познанию. Здесь речь идет о чувстве вкуса: горечь изгнания Моисей превращает в сладкий вкус свободы. В книге Левит упомянуты жертвоприношения: это отсылка к человеческому обонянию, к запахам, которые мы чувствуем при вдохе — поэтому Левит, в свою очередь, посвящен дыханию. В Числах речь идет о слухе и речи. Слово заряжается энергией, когда вещи перечислены в своем правильном порядке, какой был заведен изначально. А Слова (Второкнижие) — это осязание, которое подтверждает гипотезу остальных органов чувств. Книга Второзаконие, пятая книга Моисеева, — это синтез чувств, доступных человеку.
Все шесть корней бытия есть и в человеке — потенциально, не действительно. Но когда люди последуют за симонианами, они увидят, как мечи превратятся в лемеха, а Огонь безграничной Силы оставит после себя не только пепел, но и плоды. И плод этот будет столь же совершенной формы, как и сама безграничная Сила, что породила его. Всякое дерево, что не приносит подобных плодов, срубают и предают огню. Всё, что было порождено и само порождает жизнь, начиналось в Огне цвета крови, он же — цвет желания. Желание становится плодоносным, когда кровь превращается в другие жидкости: в семя, что порождает жизнь, и молоко, что эту жизнь питает. Желание — это и есть «пламенный меч обращающийся», который охраняет путь к древу жизни. Древо жизни — это седьмая по счету Сила, потенциальный образ шести Сил вместе взятых.
Трудно сказать, насколько можно верить легендам о Симоне и Елене, об этих двух странствующих чародеях. Это вполне могла быть фантазия Отцов Церкви, которую симониане практиковали в виде того, что считали идеальными промискуитетными отношениями. Разумеется, Отцы Церкви были немало встревожены тем, какие роли приписывал себе Симон Волхв. В зависимости от местных обычаев он называл себя то Сыном Божьим, то Святым Духом, то самим Богом Отцом — смотря что желали услышать его последователи.
Отцов Церкви немало беспокоил и их антиномизм. В представлении симониан законы на земле утвердила не сама безграничная Сила, а завистливые ангелы — а значит, повиноваться таким законам необязательно. Симониане также практиковали магические ритуалы, использовали любовные снадобья и могли проникать в чужие сны. Впрочем, это могли быть и просто сплетни соглядатаев, охранителей и прокуроров. ВАНЕЙГЕМ считает, что эти слухи не отражают главную миссию Симона: навсегда изменить практику неравной медиации жертвоприношения.
Ванейгем пишет: «Редкие отрывки из его последней работы свидетельствуют о радикальной воле автора в буквальном смысле слова: о воле, которая стремится познать сам корень бытия и всего, что есть на свете». Не стоит пытаться возвести на костях Симона Волхва новую философию или контртеологию. ВАНЕЙГЕМА интересует ересь как частично задокументированные примеры обращения перспективы вспять, как высвобождение господствующего мировоззрения — будь то религия или спектакль: «Симон Волхв напоминает таких мыслителей, как ГЕРАКЛИТ и ЛУКРЕЦИЙ, тех, кто неоспоримо вписал себя в современность каждой из эпох»[229].
Что отличает Симона от религиозных или герметических гностиков — это его особое внимание к природе любовных отношений. Симон считает, что любовь не должна быть отягощена чувством вины. Здесь нет места аскетизму: «Преодолев влияние той чудовищной пары, которую создали люди вместе со своими богами, человек Великой Силы изобретает свою Вселенную, что принадлежит ему без остатка»[230]. Впрочем, и в этой концепции чувствуется некая зыбкость, склонность к герменевтическому выкорчевыванию текста, дабы не свести его к чисто иренической избыточности. Учение Симона — это эксперимент по конструированию ситуаций. Его можно изучать, но поклоняться ему не стоит.
КУЛЬТ БАРБЕЛО
Учение Симона может довести до одной крайности: до превосходства семиотики над соматикой, иреники — над герметикой. Культ Барбело может довести до другой крайности; он подразумевает иные ограничения и иной горизонт возможностей. Симон уже представлял для Отцов Церкви достаточную угрозу. О барбелитах же они писали так: «…эти осужденные и заблудшие началовожди ересей устремляются и восстают на нас, подобно множеству диких зверей, производя у нас баснотворным своим заблуждением тревогу, смрад, уязвления и крушения»[231]. Не в первый и не в последний раз мы видим, что экскоммуникации подлежит именно рой, совокупность протоколов, свободное открытие и закрытие порталов ксенокоммуникации, которые внезапно вышли из-под централизованного контроля.
У барбелитов был свой способ высвобождения священных текстов и обращения перспективы вспять. Например, они верили, что жену Ноя звали Норией. Ной слушался злокозненных ангелов, а Нория верила в богиню-мать Барбело; Ной запретил ей подниматься на ковчег, который она в ответ подожгла — трижды! Уже здесь считывается фирменный стиль барбелитов, их иреническое буйство.
Согласно легенде, Барбело — мать всего живущего; она являет себя не как дух, но как чувственная сила. Она обитает на восьмом небе. Ее сын — тиран седьмого неба, он правит плохим миром. Она решила спасти человечество от своего сына, и сделать это через соблазнение. Она явила себя перед его слугами, заставила их извергнуть свое семя и использовала его, чтобы восстановить свою силу. Мужчины и женщины, верующие в Барбело, «в качестве добровольных подношений использовали вместо кровопролития, обязательного во многих религиях, истечения собственных тел, и таким образом возвращали силу Natura Magna»[232].
Пароль секты барбелитов — это щекотание руки при ее пожатии. Их встречи, как правило, заканчивались щедрым пиршеством и последующей оргией: «по
