Постмодерн. Игры разума - Жан-Франсуа Лиотар
414. Ты полагаешь, что все-таки должен ткать некую ткань: поскольку сидишь за ткацким станком хотя и пустым и делаешь движения ткача.
415. Все, чего мы достигаем, это, по сути, замечания по естественной истории людей; притом, не добывание диковин, а констатация того, в чем никто не сомневался, что избежало нашего внимания только потому, что постоянно было перед глазами.
416. «Люди единодушно заявляют: они видят, слышат, чувствуют и т. д. (даже если некоторые из них слепы или глухи). Тем самым они свидетельствуют о себе самих, что они обладают сознанием». Но это так странно! Кому, собственно, я делаю сообщение, говоря «У меня есть сознание»? Зачем мне говорить это самому себе и как может понять меня другой человек? Ну, такие предложения, как «Я вижу», «Я слышу», «Я в сознании», действительно используются. Я говорю врачу: «Теперь я снова слышу на это ухо», а тому, кто считает, что у меня обморок, говорю: «Теперь я снова в сознании» и т. д.
417. Выходит, наблюдая за собой, я отдаю себе отчет в том, что смотрю на что-либо или же что я в сознании? А к чему вообще говорить о наблюдении! Почему не сказать просто «Я замечаю, что нахожусь в сознании»? Но к чему здесь слова «Я замечаю», почему бы не сказать «Я в сознании»? Но разве слова «Я замечаю» тут не показывают, что я обратил внимание на мое сознание? чего обычно не делаю. Если это так, то предложение «Я замечаю, что…» говорит не о том, что я в сознании, а о том, что мое внимание направлено таким-то образом.
Но разве не особое переживание побуждает меня заявлять «Я снова в сознании»? Какое переживание? В какой ситуации мы это говорим?
418. Является ли то, что я обладаю сознанием, фактом опыта? Но разве не говорят о человеке, что он обладает сознанием, а о дереве или камне что у них нет сознания? А что, если бы дело обстояло иначе? Что же, тогда все люди были бы лишены сознания? Нет, в обычном смысле слова не были бы. Но я бы, например, не имел сознания как я его теперь фактически имею.
419. При каких обстоятельствах я скажу, что племя имеет вождя? А вождь ведь должен обладать сознанием. Ему же нельзя не иметь сознания!
420. Разве нельзя вообразить, что люди вокруг меня это автоматы, что они не имеют сознания, если даже ведут себя так же, как обычно? Ну, если представить себе, что, сидя один в своей комнате, я вижу людей, исполняющих свои обязанности с неподвижным взглядом (как бы в трансе), то это будет, пожалуй, жутковатое представление. А попробуй сосредоточиться на этом представлении в обычном людном месте, например на улице! Скажи, например, себе: «Вон те дети просто автоматы; вся их живость чисто механическая». И эти слова либо вовсе ничего тебе не скажут, либо же у тебя возникнет какое-то тревожное чувство или что-то в этом роде.
Рассматривать живого человека как автомат это все равно что видеть в какой-то фигуре предельный случай или вариант другой фигуры, например видеть свастику в переплете оконной рамы.
421. Нам представляется парадоксальным, что в едином сообщении причудливо смешиваются телесные состояния и состояния сознания: «Он испытывал тяжкие мучения и беспокойно метался». Это совершенно обычная ситуация; почему же тогда это кажется нам парадоксом? Потому, готовы мы сказать, что это предложение повествует об осязаемом и неосязаемом. А разве ты находишь нечто странное в таких словах: «Эти три перемычки придают зданию прочность»? Разве три и прочность осязаемы? Рассматривай предложение как инструмент, а его смысл как его применение!
422. Во что я верю, если верю, что у человека есть душа? Во что верю я, когда верю, что данное вещество содержит два кольца атомов углерода? В обоих случаях на авансцену вынесена картина, смысл же оттеснен на задний план, то есть применение картины обозревать не так легко.
423. Конечно же, все это происходит внутри тебя. Я же при этом лишь пытаюсь понять выражение, которым мы пользуемся. Существует картина. И я не оспариваю того, что она оправданна в определенных случаях. Мне бы только хотелось понять еще и применение этой картины.
424. Имеется картина, и я не оспариваю ее правильности. Но каково ее применение? Подумай о картине слепоты как некоей темноты в душе или голове слепого.
425. В бесчисленном множестве случаев мы стремимся как раз найти картину, а коль скоро она найдена, ее применение происходит как бы само собой. В данном же случае мы уже имеем картину, которая то и дело навязывает себя нам, но она не помогает нам выйти из затруднения, которое здесь только начинается.
Спроси я, например: «Как представить себе, что этот механизм действует в этом корпусе?» ответом мог бы послужить, скажем, рисунок в уменьшенном масштабе. Тогда мне могут сказать: «Видишь, вот так он действует внутри»; или, может быть: «Почему это тебя удивляет? То, что ты видишь здесь, происходит и там». Последнее, конечно, ничего не добавляет к объяснению, а лишь приглашает меня к применению данной мне картины.
426. Представляется, будто однозначно определять смысл призвана некая картина. По сравнению с тем, что показывает картина, действительное употребление кажется лишенным чистоты. Здесь повторяется то же, с чем мы сталкивались в теории множеств, форма выражения кажется предназначенной как бы для Бога, знающего то, что нам знать не дано; ему видны бесконечные ряды в их целостности и зримо сознание людей. Для нас же, конечно, эти формы выражения как бы папская риза, в которую мы можем облачиться, но не совершать дальнейшие действия, так как у нас нет той реальной власти, которая бы придавала этому облачению смысл и цель.
В реальном употреблении выражений мы движемся как бы окольным путем, идем переулками; при этом, возможно, мы видим перед собой прямую улицу, однако не можем ею воспользоваться, потому что она постоянно перекрыта.
427. «Беседуя с ним, я не знал, что происходило в его голове». Говоря так, имеют в виду не мозговые, а мыслительные процессы. Эту картину следует принимать всерьез. Нам действительно хотелось бы заглянуть за его лоб. И все же мы имеем в виду только то, что
