Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе, —
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
И от земли до крайних звезд
Все безответен и поныне
Глас вопиющего в пустыне,
Души отчаянной протест?
Тут все: разлад человека с природой, одиночество, несоизмеримость человека с Вселенной, бездомность и – «души отчаянный протест» пред лицом молчащей бесконечности чуждого мира.
Но пойдем дальше. А дальше – очень важная тема, у которой большое будущее в экзистенциализме. Тема того, как человек убегает от всего этого. Ведь это же невыносимо и ужасно: заброшенность, одиночество, ничтожество. Людям это неприятно. Что угодно, только не оставаться наедине с собой! Что угодно, только не думать об этом. И вот возникают темы, которые Паскаль обозначил в своих «Мыслях» как «забавы». Паскаль понял всю нашу культуру, общество как способ убежать от своего одиночества, от своего трагизма, от дисгармонии. Паскаль намечает эту тему, как и все остальные темы, гениально и лаконично. В экзистенциализме впоследствии это получит название проблемы «подлинного и неподлинного существования». Паскаль, конечно, не использует таких слов как «неподлинное существование», но, говоря о «забавах», описывает именно его. Бегство человека от своего «я». От настоящих вопросов, достойных человека. Он объясняет всю культуру через призму этого вопроса.
Он приводит множество ярких примеров. Я приведу некоторые: «Человек – это король, лишенный наследства». Вот вам миф о Божественном грехопадении. Каждый из нас «король», имеет королевское достоинство, то есть Божественен. Но «лишен наследства»! То есть выпал из рая, заброшен невесть куда! Паскаль говорит – для чего королю нужна свита? Зачем ему сотни придворных? Только для одного – загородиться ими от самого себя.
Для чего нам флирт, пиры, охота, карточные игры, войны, – все то, что заполняет нашу жизнь? Люди убегают от себя. Это «забавы».
Эти «Мысли» писались не для крестьян, понятное дело. А для либертинов, дворян разных. Отсюда и соответствующие примеры. Для чего, говорит Паскаль, всякие судейские напяливают на себя мантии? Для чего ученые надевают на себя свои колпаки? Тщеславие и попытка что-то из себя изобразить. При помощи мантий скрыть свою наготу.
Еще очень яркий образ – мы его встретим, между прочим, у Достоевского в «Бесах», кажется, в беседе Шатова со Ставрогиным. Паскаль вопрошает: для чего охотник на охоте мчится за зайцем? Охотнику не нужен заяц. Ему нужно скакать за ним, чтобы убегать от себя!
Большая часть нашей культуры – это не подлинное существование, а попытка человека убежать от себя, от своих настоящих, важных и беспощадных вопросов. От трагизма своего удела. От своей заброшенности, от скуки и бессмыслицы.
Теперь вернемся к тому, как Паскаль понимает человека. И тут очень интересно, и нас ждет неожиданность.
С одной стороны, он весьма высоко ставит разум. Главный атрибут человека – это мысль, разум. Отказаться от мысли – это отказаться от человечности. И Паскаль славит разум. Но говорит, что «есть две крайности – отрицать разум и признавать только разум». Человек, говорит Паскаль, не дьявол и не ангел. Надо мыслить – в этом наше достоинство. Но это вполне в духе времени, и любой Декарт под этим бы подписался, и любые просветители. Разум – главное в человеке. Но главное ли?
Но Паскаль на этом не останавливается. Он говорит: да, разум, мы – «мыслящий тростник», разум поднимает нас над миром. Хотя разум конечен. И вообще, Паскаль, сказав что-то во славу разума, всегда делает оговорки. Он говорит с восхищением: «Наша мысль» – и тут же добавляет: «Но как же она глупа!» У него есть потрясающая фраза: «Человек бесконечно превосходит человека». Это похоже на сартровскую мысль – человек не самотождествен, человек есть не то, что он есть. Человек жалок и велик, человек не жалок и не велик: человек – это усилие, это самопревосхождение, это живое противоречие, это не данность, не что-то застывшее, гарантированное.
Разум важен, но разум не
