Наука, философия и религия в раннем пифагореизме - Леонид Яковлевич Жмудь
Б. Л. ван дер Варден, автор последнего крупного труда в этой области, готов пойти еще дальше в реабилитации ранней школы. Он признает ее большие заслуги в математике, астрономии и физике, но отказывается сделать это по отношению к самому Пифагору, которого рисует лишь памятливым учеником вавилонян, пересказавшим своим последователям суть полученных им знаний.[12] Сведения о путешествиях Пифагора на Восток, которые содержатся в ранней традиции, мы рассмотрим ниже (1,3), пока же отметим, что общая готовность связывать зарождение греческой науки с восточным влиянием кажется нам неоправданной, ибо по большей части она не опирается ни на достоверные исторические свидетельства, ни на конкретные примеры заимствований.
Нельзя сказать, чтобы это критическое направление безраздельно господствовало в истории изучения пифагореизма и ран-негреческой науки в целом. Однако именно оно выдвигает в центр внимания ученых вопросы, связанные с научной стороной пифагореизма, так что те, кто склонен больше доверять традиции, всякий раз оказывается в положении «обороняющейся» стороны. Подобное развитие научных дискуссий (характерное, разумеется, далеко не только для пифагорейского вопроса) зачастую приводит к тому, что споры вот уже многие десятилетия вращаются вокруг одних и тех же тем, отвлекая внимание от малоизученных вопросов и препятствуя свежему взгляду на вещи. Вот лишь два примера.
И те, кто опровергает раннепифагорейскую науку, и те, кто ее признает, сосредоточиваются лишь на точных науках. Удивительным образом от внимания исследователей ускользает целый пласт античной традиции, относящийся к занятиям пифагорейцев медициной и связанными с нею науками о живой природе — ботаникой, анатомией, физиологией. Между тем приоритет пифагорейцев в этой области неоспорим, а результаты их исследований отнюдь не представляют тайны для историков греческой медицины и естествознания. Почти полное отсутствие этого материала в работах о пифагорейской школе связано, по-видимому, с остротой споров вокруг точных наук.
Постоянным пунктом дискуссий о пифагорейской философии вот уже сто лет является знаменитая числовая философия, описанная Аристотелем. Однако она полностью отсутствует у ранних пифагорейцев и ее едва ли удастся убедительно возвести к самому Пифагору (Аристотель, во всяком случае, этого не делал). Остается непонятным, почему главным источником по пифагорейской философии продолжает быть Аристотель, а не идеи тех пифагорейцев, от которых дошли фрагменты и свидетельства, пусть и очень немногочисленные.
* * *
История пифагорейского вопроса показывает, что результаты любого исследования в этой области зависят не только от того, насколько тщательно собраны и проанализированы источники, но и от более общих предпосылок, из которых исходит историк при работе с материалом. То, что эти предпосылки в большинстве работ остаются неявными, едва ли способствует плодотворности дискуссии. Во всяком случае, мы считаем уместным изложить здесь основные принципы, из которых мы исходим, и предупредить по крайней мере некоторые из потенциальных возражений.
Согласно известной формуле, греческая мысль развивалась «от мифа к логосу» — но читатель не найдет в этой книге той мифологии, из которой вырастала или от которой отталкивалась пифагорейская наука и философия. Путь от мифа к логосу может быть представлен по-разному. Некоторые полагают, что до появления философии и науки их функции выполнял миф, бывший в ту эпоху универсальной идеологией и одновременно главным средством познания и осмысления мира. Философские системы и научные гипотезы возникают в результате рационализации прежних мифологических представлений, как бы вырастая из мифа в ходе его трансформации и сохраняя свое родство с ним в течение VI-V вв., а во многих случаях и позже.
Другая точка зрения, которой мы склонны придерживаться, состоит в том, что в VIII—VII вв. взгляды греков на природу и человека находились под сильным влиянием мифологических представлений. Начиная с VI в. на месте этих представлений начинают утверждаться рационалистические идеи, идущие в том числе от философий и науки. Эти идеи генетически почти не связаны с идеологией предшествующей эпохи, и их утверждение можно сравнивать с распространением новой археологической культуры на месте старой. Разумеется, это сравнение не описывает всей сложности реальной культурной динамики и требует множества оговорок. Наука и философия, рациональное осмысление мира лишь потеснили миф, заняли только часть того места, которое он занимал в культуре. Однако и в гомеровскую эпоху мифология отнюдь не была стержнем греческого мировоззрения, уже в это время произошла значительная секуляризация культуры.[13] С другой стороны, в философских воззрениях VI-V вв. нередко можно встретить следы мифологических представлений и традиционных ходов мысли.
Но главное заключается не в том, что какие-то элементы мифа сохранились и были включены в новую систему. Никто и не говорит о тотальном разрыве в греческой культуре, он не возникает даже в ходе опустошительных завоеваний. Наиболее существенно то, что философия и наука Происходят не из мифа, ибо миф имеет совершенно иные психологические источники и способ функционирования в культуре. В отличие от философии и науки, миф не является формой познавательной деятельности, он не направлен на получение знания и дать его по самой своей природе не в состоянии.[14] Мифологическое мышление, о котором так часто раньше писали, никогда не существовало и существовать в принципе не может,[15] ибо миф продуцируется не мышлением, а эмоционально окрашенной фантазией, основанной на фактах человеческого опыта.[16] В причудливых образах, создаваемых этой фантазией, нередко проявляется и естественное любопытство человека к тому, как устроен этот мир. Но вопрос этот мифом всерьез не ставится, а потому и даваемый им ответ, как правило, всерьез не принимается, если он не канонизирован и не превратился в теологическую догму. Об этом говорят хотя бы разнообразные версии мифа о создании мира или человека — они существуют одновременно в культуре одного и того же народа, и никому не приходит в голову оспаривать одну из них,[17] а другую объявлять истинной.
Если посмотреть с этой точки зрения на пифагорейскую философию, то станет очевидным, что те немногие элементы традиционных, но отнюдь не обязательно мифологических представлений, которые в ней содержатся, не могут доказать ее происхождения из мифа. Еще труднее обнаружить родство с философией у собственно пифагорейских мифов, повествующих о перевоплощениях и чудесах Пифагора. И уж
