Введение в антифилософию - Борис Ефимович Гройс
6
Теодор Лессинг
Основанием и краеугольным камнем европейской этики служит известная заповедь: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». При этом часто предполагается, что каждый человек любит себя самого, не нуждаясь для этого в специальных наставлениях. Однако уже Аристотель в «Никомаховой этике» указывал, что любить себя способен лишь добродетельный человек, а добродетелен тот, кто следует законам своего народа, кто умерен и справедлив, как предписывает обычай. Любовь к себе, согласно Аристотелю, неотделима от счастливой жизни среди своего народа, от любви и уважения, которые человек испытывает в кругу родных. Язычник, каким был Аристотель, даже не представлял себе, чтобы изгнанник, пария среди чужого народа, мог быть преисполнен любви к себе самому и другим и чувствовать себя счастливым.
Еврей — пария среди народов, а значит, он не может любить себя. Отсюда следует также, что еврей опасен, поскольку краеугольный камень этики, предписывающий «возлюбить ближнего своего, как самого себя», ему недоступен. В лучшем случае еврей равнодушен к этому призыву. Но не исключено, что он последует ему и возненавидит других, как самого себя. Такова традиционная логика антисемитизма. Чтобы стать счастливым и добродетельным, а также безопасным для окружающих, еврей, по этой логике, должен «стать как все». К этому и призывает Теодор Лессинг в книге «Еврейская самоненависть» (1930)[38]: евреи должны отказаться от своей роли отверженных этим миром и начать жить все вместе в согласии со своими древними иудейскими традициями.
Для начала следует признать, что этот призыв отнюдь не лишен здравого и практического смысла. Фактически эмансипированное европейское еврейство Нового времени не достигло и не пыталось достичь того, в чем его традиционно обвиняли антисемиты, — то есть использовать свое недавно обретенное общественное положение для обеспечения себе благополучной или хотя бы безопасной жизни. Тотальная атомизация и неэффективность евреев как социальной группы в полной мере проявились во время Второй мировой войны, когда разбросанные по миру, лишенные каких-либо внутренних связей европейские евреи были заново объединены внешней и враждебной силой — той самой, которая намеревалась их уничтожить. Как ни парадоксально, сознание единства и исторической миссии еврейства было в это время сильнее у антисемитов, чем у самих евреев, которые (в лице просвещенной интеллектуальной элиты) спешили отречься от своей исторической миссии во имя «гуманизма» и «прогресса» и с тем большим энтузиазмом призывали к ним другие народы, чем легче это отречение давалось им самим. Прочие народы часто усматривали в этом призыве хитрую уловку, с помощью которой евреи, в силу отсутствия у них собственного государства представляющие себя воплощением универсального человечества, пытаются занять главенствующее положение в мире. Но это подозрение не соответствовало действительности. Было бы неплохо, если бы подобный план имелся. В силу своей малочисленности и раздробленности евреи все равно не добились бы мирового господства, но он, по крайней мере, помог бы спасти некоторое количество человеческих жизней.
Лессинг ясно сознавал грозящую опасность. Он справедливо возмущался глупостью и недальновидностью евреев- интеллектуалов своего времени с их безоглядно честной и самодовольной позицией: люди, которые не в состоянии любить себя и постоять за себя, собираются выступать от лица всего человечества, забывая при этом, что это человечество гораздо лучше умеет постоять за себя и в сложной ситуации не поспешит вступиться за них самих. Поэтому Лессинг хотел напомнить образованным евреям об их судьбе аутсайдеров среди народов Европы, на что они предпочитали закрывать глаза.
В противовес растворению в христианской Европе — процессу, который угрожает евреям самоотчуждением и вдобавок к этому бессмыслен, поскольку европейские народы, по мнению Лессинга, по-прежнему не готовы принять евреев в свой состав, — Лессинг предлагает евреям вернуться к существованию в лоне собственного народа, чтобы жить как все прочие народы. Однако этот проект, на первый взгляд совершенно естественный, быстро обнаруживает свои противоречия; попытки их преодолеть определяют пафос текста Лессинга. Главную опасность национальной жизни евреев он видит в их стремлении к универсализму: евреи не готовы склониться перед своими традициями и идеалами, поскольку не считают их всеобщими и общезначимыми. В погоне за всеобщностью евреи рискуют отвернуться от самих себя, от своего народа и своих традиций, если решат, что их собственное историческое наследие помешает им в достижении желанного универсализма. В своих философских воззрениях Лессинг был в первую очередь учеником Ницше: универсализм, с его точки зрения, воплощен в науке и рациональной морали, которые в совокупности образуют сферу «духа». И вслед за Ницше Лессинг рассматривает этот «дух» как своего главного противника. Ни наука, ни мораль не могут принести людям счастье и внутренний покой, ибо представляют собой безжизненные абстракции, которые оказываются вредными и разрушительными, поскольку отрывают людей от их родной почвы. Лессинг требует от евреев-интеллектуалов отказаться от своей односторонней преданности «духу» и вернуться к земле, к изначальным еврейским традициям.
Парадоксальность этого требования становится очевидной, если вспомнить, что и для Ницше, и для его последователей в европейской философии того времени, включая, например, Людвига Клагеса, с которым Лессинг дружил в юности и философские взгляды которого разделял до конца своей жизни, именно еврейский народ является носителем враждебного жизни «духа», «жреческим народом» par excellence. Иудаизм, противопоставивший миру трансцендентного, «обвиняющего» этот мир Бога, рассматривался в ницшеанской традиции как источник всех враждебных жизни духовных течений Европы, в первую очередь христианства. Поэтому призыв Лессинга вернуться к аутентичным еврейским традициям скорее убеждает в том, что еврейская «самоненависть» имеет более глубокие корни, несводимые к внутренней реакции на многовековые гонения. Эта «самоненависть» базируется на еврейской религии, согласно которой еврей всегда виноват перед Богом по причине своей земной, мирской жизни. Самоненависть оказывается извечным и неизбежным жребием евреев.
Лессинг вполне сознает эту трудность и поэтому выбирает единственный возможный путь в рамках
