Сергей Переслегин - Опасная бритва Оккама

4. Фэнтези и процесс познания

Движению по контурам сознания соответствует овладение определенными Протоколами мышления — формализованными правилами, снижающими информационное сопротивление и гармонизирующими процесс коммуникации. Биовыживательному контуру соответствует Протокол знаков и сигналов тела, эмоционально–территориальному — Административный Протокол, предельным воплощением которого является воинский Устав. На семантическом контуре работает Научный (нейролингвистический, семантический) Протокол. В области социальных отношений, задаваемых 4‑м контуром, он должен быть дополнен Конфликтологическим. Но высшая творческая мыслекоммуникация «живет» лишь на уровне Метафорического Протокола, который может быть инсталлирован только вместе с пятым контуром сознания. Сейчас нащупываются контуры последнего Квантового Протокола, действенного на 6‑м контуре.

Может быть, сказать, что фэнтези задает основы Метафорического Протокола, было бы и неверно, но, во всяком случае, она весьма способствует его усвоению.

Находит свое место фэнтези и при инсталляции формализованных «очищенных» форм мышления. Вообще любопытно, что «чистое мышление» весьма литературно.

Обыденное мышление, работающее с предметным миром, опирающееся на традицию или личный опыт, конкретное, рефлексивное, материалистичное, целенаправленное, описывается классической литературой.

Научное мышление, оперирующее абстрактными категориями, использующее неопределенное, но важное понятие доказательства, опирающееся на логику и математику, представлено интеллектуальным детективом.

Сложнейшее диалектическое мышление, содержащее встроенную идею развития, работающее с противоречиями, фундированное на законы диалектики и мыследеятельностную методологию, появляется в некоторых произведениях поздней, рафинированной научной фантастики.

Фэнтези в меру своих сил и возможностей пытается представить триалектическое мышление, то есть небинарные противоречия, небинарные логики, ситуационное развитие, сценирование, «книга перемен»[123].

Сложную креативную систему коммуникации, в которой четко фиксированы формы мышления, протоколы общения и переходы между ними, можно назвать «знаниевым реактором».

Такой реактор является человеко–машинной системой и состоит из «смысловыделяющих элементов» (СВЭЛов) системы охлаждения, исполняющей также роль «информационного трансформатора», системы «ввода–вывода», системы безопасности, системы кондиционирования и оболочки реактора.

СВЭЛы работают на Метафорическом Протоколе (в идеале, с выходом на Квантовый Протокол). Система охлаждения использует Научный Протокол, причем разные ее «лепестки» фиксируют различные формы Мышления. Устройство «ввода–вывода», связывающее систему с Заказчиком, применяет Конфликтологический Протокол. Система безопасности ограничивает деятельность СВЭЛов, защищая их от перегрева. Как и у любой другой службы безопасности, ее деятельность построена на Административном Протоколе. Система кондиционирования обеспечивает восстановление СВЭЛов и использует, в частности, Телесный Протокол. Наконец, оболочка реактора создает весь рабочий режим, что заставляет людей, ее составляющих, быстро перемещаться как по лестнице протокольности, так и между формами мышления. Здесь, как, впрочем, и в СВЭЛах, нужны «очень особые люди».

Знаниевый реактор является на сегодня наиболее мощной системой креативной генерации, превосходящей по своим возможностям все модификации методов мозгового штурма, управляемого творчества (в ТРИЗ-РТВ), интенсивного мышления (организационно–деятельностные игры, «шарашки», «закрытые» города и лаборатории, фабрики мысли). Но знаниевый реактор весьма капризен, небезопасен в обращении, требует от людей не только определенной психологической и коммуникационной грамотности, не только значительного объема «просто знаний», но и высокой пассионарности, которая возникает только вместе с «неудобной», «острой» онтологией. Именно такая онтология служит реакторным топливом: при работе реактора она разрушается но ее острые осколки проникают в других людей, проблематизируя их, заставляя предъявить и затем преодолеть в деятельности их собственную онтологическую идентичность. В конце концов, по формулировке Дельгядо: новое знание возникает на пересечении дисциплинарности с онтологией — только там не только накоплено достаточно много знаний, чтобы они могли достраивать себя, но наличествует еще и прикрепленная к человеку или группе людей форма организации этих знаний, позволяющая сразу же включать новое в определенную картину мира — верифицировать его, найти ему место, кооптировать в систему деятельностей.

Можно без большого преувеличения сказать, что «острые онтологии» сейчас весьма востребованы. А роль фэнтези в «проектировании и производстве» людей с такой онтологией велика, тем более что фэнтези, по–видимому, является той градой, которая способствует формированию высших Протоколов общения и наиболее сложных форм мышления.

Так что в Серых горах действительно нет и не предвидится золота. Но есть все основания утверждать, что там есть уран — топливо для знаниевых реакторов. И, возможно, еще цирконий для их оболочек.

Фантастическая литература, работающая с абстрактными моделями, связанными с Текущей Реальностью через исследуемую проблему, и провозглашающая одним из направлений своего развития исследование Будущего не могла игнорировать темы политической борьбы политических партии и партийного строительства Для фантастической литературы характерно несколько весьма отличных мотивов использования политической тематики Выделим основные из них.

• Утопии и антиутопии. В них новые общественно–политические отношения являются основной сюжетообразующей линией. В этих произведениях строятся предельные идеальные модели общественного устройства. Типичные авторы Т. Мор, Ф. Бэкон, Т. Кампанелла, Е. Замятин, О. Хаксли Д. Оруэлл, И. Ефремов.

• Политический памфлет. В этом жанре часто используются фантастические приемы. Этот жанр обычно критикует общественно–политический строй конкретного государства, зачастую — и отдельных исторических персонажей. Характерные примеры — М. Е. Салтыков — Щедрин, «История одного города», Дж. Свифт.

• «Социальная фантастика», в которой исследуются те или иные варианты возможных социально–политических отношений. От утопий и антиутопий отличаются тем, что используют «непредельные» (рабочие) социальные модели. Характерный пример — «Град обреченный» А. и Б. Стругацких.

• Романы, претендующие на «вселенскую полноту» описания мироздания. Здесь в числе прочих важных элементов достаточно подробно изложены и социально–политические отношения, зачастую нестандартные. Характерным примером является, например, Барайярский цикл Л. М. Буджолд.

В фантастической литературе представлены, хотя и на очень разном уровне рассмотрения, политические партии и течения почти всех известных нам типов.

Первичные партии античных и средневековых республик: фарисеи и саддукеи, демократы и аристократы оптиматы и популяры, гвельфы и гибеллины — нельзя сказать, чтобы мировая фантастика совсем уж не касалась соответствующих проблем, вопросов и исторических периодов, но вот о политической жизни и борьбе в античных и средневековых обществах написано очень мало. Связано это, по всей видимости, со сложностью темы. Писатели–историки, такие как Л. Спрэг де Камп, И. Ефремов, Л. Вершинин, предпочитали другие исторические периоды. Авторы, занимающиеся «золотыми веками» ранних демократий, либо писали детские исторические сказки (что было просто), либо «взрослые» реалистические романы (что хорошо оплачивалось). Да и не интересовала писателей фантастов, так или иначе работающих со Средневековьем или Античностью, политическая борьба тех времен.

У П. Шумилова в «Одиноком драконе»[125], первой повести «драконовского цикла», дело происходит в альтернативном почти классическом Средневековье — с тем исключением, что управляется оно Церковью гораздо жестче, чем это было в Текущей Реальности. Один из героев книги, Том Болтун, рассказывает Дракону:

«Несколько умных людей и сотня молодых, горячих молокососов решили чуть потеснить церкачей у кормила власти. Задумано было хорошо. В недрах их бюрократической машины организовать параллельную структуру власти и постепенно перелить в нее всю силу Потом перейти на модель правления Римской империи. Сенат, народные трибуны, партии синих и зеленых, поливающие друг друга грязью во имя торжества справедливости».

Ничего из этой затеи не получилось, и, надо полагать, к лучшему. Во всяком случае, в поздних произведениях цикла, когда на Земле уже построено сложное постиндустриальное общество людей и драконов и есть очень хорошо продуманная Конституция, о политической борьбе нет и речи. Вернее, она происходит на каком–то очень низовом уровне общества и явно не на том, где принимаются реальные решения.