Эстетика Канта - Марат Нурбиевич Афасижев
Отличие красоты от искусства определяется характером проявления целесообразности в них. Что касается природы, то, как уже было отмечено раньше, целесообразность проявляется в ней двумя способами. Во-первых, как субъективная целесообразность при восприятии явлений природы, объективная целесообразность которых неизвестна. В этом случае критерием оценки является форма этих явлений, т. е. способность ее вызвать гармоническую игру воображения и рассудка. Во-вторых, как объективная и одновременно субъективная целесообразность, которая характерна при эстетическом суждении об одушевленных предметах (например, о лошади или человеке), когда во внимание принимается не только форма, но и назначение их. В этом случае «телеологическое суждение служит для эстетического основой и условием» (5, 328), ибо при восприятии явлений, целесообразность которых известна или предполагается таковой, необходимо, по словам Канта, «мыслить предмет посредством логически обусловленного эстетического суждения» (там же). Таковы возможные варианты суждения о целесообразности или о красоте природы.
«Но если предмет выдается за произведение искусства и как таковой должен быть признан прекрасным, то, ввиду того что искусство всегда предполагает цель в причине (и ее каузальности), следует прежде всего положить в основу понятие о том, чем должна быть эта вещь; и так как соответствие многообразия в вещи внутреннему назначению ее как цели есть совершенство вещи, то в суждении о красоте [произведения] искусства всегда должно приниматься во внимание и совершенство вещи, о чем при суждении о красоте природы (как таковой) не спрашивается» (5,327).
Но кроме различия в отношении проявления целесообразности в природе и искусстве между ними существует различие и по способу бытия.
«Красота в природе — это прекрасная вещь, а красота в искусство — это прекрасное представление о вещи», — писал Кант (там же). Отсюда относительная самостоятельность искусства, его свобода по отношению к своим предметам изображения.
Наиболее характерно это проявляется в том, что «изящное искусство обнаруживает свое превосходство именно в том, что оно прекрасно описывает вещи, которые в природе безобразны и отвратительны. Фурии, болезни, опустошения, вызванные войной, и т. п. могут быть прекрасно описаны как нечто вредное и даже прекрасно изображены на картине» (5, 328). Исключение Кант делает только для безобразного, которое, вызывая своим видом отвращение, уничтожает этим эстетическое удовлетворение человека. Так, по мнению Канта, «ваяние исключает из числа своих творений непосредственное изображение безобразных предметов… и поэтому оно позволяет изображать, например, смерть (в виде прекрасного гения), воинскую доблесть (в Марсе) с помощью аллегории или атрибутов, имеющих приятный вид» (5, 328–329). Здесь Кант, безусловно, следует эстетике классицизма, которая пыталась канонизировать и возвести в абсолют теорию и практику античного искусства, навязывая извлеченные из них правила современному искусству.
Но в выражении красоты природы и искусства, по Канту, наряду с различиями есть и общее, ибо «красотой вообще (все равно будет ли она красотой в природе или красотой в искусстве) можно назвать выражение эстетических идей; разница лишь в том, что в изящном искусстве эту идею должно породить понятие об объекте, а в прекрасной природе, для того чтобы возбудить и сообщить идею, выражением которой считается объект, достаточно одной лишь рефлексии о данном созерцании, без понятия о том, чем должен быть предмет» (5, 337–338).
Кроме того, общим для природы и искусства является принцип целесообразности, несмотря на то что в природе целесообразность проявляется как мнимая, т. е. приписываемая ей, а в искусстве — как субъективная, т. е. вызывающая игру познавательных способностей субъекта. Но так как при создании произведения искусства «правила дает природа (субъекта)» или «то, что в субъекте есть чистая (bloss) природа…, т. е. сверхчувственный субстрат всех его способностей» (5, 365), то, по Канту, возможно предположить, что в основе естественной красоты природы, рассматриваемой как искусство (а именно как создание некоего разумного творца), и в основе изящного искусства, созданного художником, лежит некий общий принцип, выступающий в эстетическом суждении как общий критерий их красоты. «Природа прекрасна, — утверждал Кант, — если она в то же время походит на искусство; а искусство может быть названо прекрасным только в том случае, если мы сознаем, что оно искусство и тем не менее кажется нам природой» (5, 322). Отсюда при эстетическом восприятии природы ее необходимо наделять целесообразностью, а при восприятии искусства забывать о пен и представлять художественное произведение как бы природным явлением. Таким образом, Кант рассматривал природу как квазиискусство, а искусство как квазиприроду. Уточняя свою мысль, Кант указывал, что «целесообразность в произведении изящного искусства хотя и преднамеренна, тем не менее не должна казаться преднамеренной, т. е. на изящное искусство надо смотреть как на природу, хотя и сознают, что оно искусство» (там же).
Но определяя условия эстетического восприятия и природы и искусства, Кант не забывает о цели и природы и искусства в отношении человека, т. е. о том, как то и другое содействуют развитию культуры. Разница между природой и искусством в содействии культуре заключается в том, что природа как явление может содействовать развитию лишь физической культуры человека, а искусство как изображение идеи разума содействует преимущественно внутренней, духовной культуре человека. И в этом случае Кант подчеркивает важную роль формы в искусстве, ибо только она, по его мнению, может вызвать эстетическое чувство в результате гармонической игры воображения и рассудка.
Такое оптимальное функционирование способностей познания хотя и по имеет своей целью познание, тем не менее развивает его, способствует затем выполнению его непосредственной функции и вообще содействует повышению культуры человека как способности ставить в своей практической деятельности различные цели и достигать их. При этом Кант противопоставляет эстетическое чувство как интеллектуальное, вернее, как возбуждаемое интеллектуальными способностями человека, чувственному ощущению, возникающему в результате функционирования низших, биологических уровней. «Во всяком изящном искусстве, — писал Кант, — ведь главное — форма, которая для наблюдения и оценки целесообразна, когда удовольствие есть также культура и располагает дух к идеям… а не материя ощущений (то, что действует возбуждающе или трогает), когда важно только наслаждение, которое ничего не оставляет для (in) идеи, притупляет дух и постепенно делает предмет противным, а душу — недовольной собой и прихотливой из-за сознания своего расположения, нецелесообразного в суждении разума» (5, 344).
Кант считал, что, только будучи связанным с моральными идеями, содействуя нравственным целям, искусство может выполнять свои функции наиболее оптимально, ибо «истинной пропедевтикой к утверждению вкуса служит развитие нравственных идей и культура морального чувства; только в том случае, когда чувственность приведена в согласие с этим чувством, настоящий вкус может принять определенную, неизменную форму» (5, 379). Но отражая состояние искусства своего времени и признавая все большее усиление функции искусства как компенсации отсутствия необходимых социальных условий гармонического развития
