Свобода воли - Николай Онуфриевич Лосский
Конечно, в глазах христианина такой поступок есть проявление безумной гордыни и дерзкого своеволия а по Шопенгауеру и Гартману, это — идеальное завершение человеческого поведения.
Отмена прежнего правила действования, производимая нередко субстанциальным деятелем, осуществляется в такой форме, которая содержит в себе косвенное подтверждение свободы воли в смысле неподчиненности ее законам. В самом деле, в природе весьма распространены случаи, когда новое явление возникает только вследствие прибавки нового условия, изменяющего течение событий, однако так, что прежний тип действования при этом не отменяется и в изменении течения событий нет ничего, что ярко свидетельствовало бы о свободе. Железная пластинка, выпущенная из руки, падает на землю под влиянием силы тяготения; но если над ней находится магнит достаточной силы, она не упадет, а, наоборот, поднимется вверх к магниту. Действие закона тяготения здесь не отменено, оно только замаскировано: прибавка новой слагаемой к действующим на пластинку силам дает движение по равнодействующей. И в психической сфере встречаются случаи, когда прибавка нового условия изменяет поведение, однако так, что, подвергнув его анализу, можно найти в нем две слагаемые — одну, обусловленную прежними условиями, а другую, соответствующую новому условию. Так Фрейд в своей книге «Психопатология обыденной жизни» рассказывает следующий случай: господин A., приехав на курорт, познакомился с B., сошелся с ним, охотно беседовал на прогулках и за чашкой кофе. Через несколько времени к A, приехала жена; встретившись с B в саду ресторана у столика, где стояло три стула, A любезно поздоровался с B., обменялся с ним несколькими фразами, но при этом положил свой плащ на третий, пустой стул, как бы выражая этим поступком свое нежелание, чтобы B присоединился к обществу его и его жены.
Иное строение присуще тем случаям, где свобода выражается в отмене прежнего типа поведения. Самовластный глава семьи, подчиняющий своей капризной воле каждый шаг жены и детей, может вызвать своим самодурством тяжелую драму и, пережив глубокое потрясение, испытать переворот, после которого начисто откажется от вмешательства в сферу чужой свободы. В таком изменении поведения прежнее правило просто отпадает, а не входит, как равнодействующая, в новое течение событий.
Учение, утверждающее, что воплощение закона зависит от субстанциального деятеля, так что не деятель подчинен закону, а закон — деятелю вызовет вопль о гибели науки. Для современного человечества наука стала кумиром, которому оно готово принести бесчисленные жертвы, по крайней мере на словах, — готово даже пожертвовать своим достоинством. Поспешим поэтому успокоить поклонников науки. Во-первых, изложенным учением ни на йоту не затронута математика и все науки, поскольку они устанавливают законы, содержащие в себе условия единства и осмысленности мира. Во-вторых, нисколько не затронуты исторические науки об индивидуальном. И, наконец, в третьих, даже науки о законах реального бытия, физика, химия и т.п. не затронуты этим учением, поскольку речь идет об условных системах: «если есть A B C D, есть E F G H.»
Итак, наука не поколеблена учением о свободе, однако практическое применение ее, именно использование науки для предсказаний единичных событий, до некоторой степени задето арбитратизмом. Если существует лишь большая или меньшая правильность возникновения единичных событий, но не абсолютно необходимая закономерность, то научные предсказания не могут иметь абсолютной достоверности, они могут лишь достигать более или менее высокой степени вероятности. Тем не менее никакого крушения практической ценности науки от этого не получается. Даже и детерминист должен признать, что фактически те предсказания, которые считаются образцом точности и достоверности, напр. предсказание солнечных затмений, в действительности не обладают абсолютной достоверностью. Утверждая это, я имею в виду вовсе не возможность чудесного преображения луны, а другие в высшей степени естественные условия, напр. возможность столкновения солнца, земли или луны с каким-нибудь неизвестным еще телом и вследствие этого нарушение тех условий, исходя из которых астрономы предсказывают затмения.
Основное различие между детерминизмом и арбитраризмом в учении о предсказаниях заключается в том, что, согласно детерминизму, наука, достигшая идеальной ступени развития, способна была бы, исходя из законов природы и знания наличного распределения событий, давать абсолютно точные предсказания, тогда как сторонник арбитраризма утверждает, что ни на какой ступени развития знания нельзя, исходя из законов природы й наличного распределения событий, дать абсолютно точное предсказание.
Но оставляя в стороне это принципиальное различие, и детерминизм, и арбитраризм должны согласиться в том, что фактически в настоящее время предсказания единичных событий, делаемые человеком на основании законов природы, не имеют абсолютной достоверности, и все же это обстоятельство не уничтожает практической ценности науки. В особенности тогда, когда речь идет о процессах на низшей ступени природы, где творческая индивидуальность деятеля проявляется редко, и еще более тогда, когда речь идет о законах массовых проявлений множества единичных деятелей (напр. расширение такого-то сорта стали от повышения температуры в определенных узких пределах), предвидение будущего и расчет, основанный на нем, вполне соответствует современным практическим требованиям человека.
Заканчивая рассмотрение вопроса о свободе деятеля от законов природы, яс особенным удовольствием приведу мнение Э. Бехера, о законосообразности природы вообще, выработанное им на основании гносеологических соображений, без связи с проблемой свободы. «Предположение законосообразности (в противоположность более неопределенному предположению правильности)», говорит Бехер, «не может считаться безусловным требованием здравого человеческого рассудка. Оно не находит достаточной опоры в доселешнем опыте. Оно также не может считаться жизненно необходимым в таком же смысле, как более неопределенное предположение правильности: в самом деле, мы можем до известной степени предсказывать будущее и заботиться о нем, если ход мировых событий придерживается твердых правил в большинстве случаев и довольно точно, однако не с абсолютной строгостью».[67]
7. Свобода человека от Бога
От многих условий, по-видимому, сковывающих волю человека, он оказался свободным, но есть еще одно высочайшее условие мирового бытия, определяющее мир, столь глубоко и всесторонне, что может показаться, будто рядом с Ним невозможна никакая свобода. В самом деле, согласно учению, из которого мы исходим, миру и человеку не присуща aseitas (бытие, получившее начало от себя самого). Бог — Творец, человек — Его тварь. Отсюда, по-видимому, с неотразимой очевидностью вытекает, что все проявления человека имеют конечной своей причиной Бога, и о свободе человека говорить не приходится. Шопенгауер утверждает, что если Бог творит субстанцию, то ответственность за поступки
