О Понимании - Василий Васильевич Розанов
Вот единственный, нам думается, истинный взгляд на науку как на понимание. Не может усомниться в справедливости его всякий, кто глубже вдумается в отношение ее к человеку. Потому что невозможно не заметить глубокого и отчетливого различия между явлениями понимания и между всеми другими явлениями человеческой жизни.
Глава II
Об отношении воли человека к науке
I. Две опоры, на которые может опираться человеческая деятельность: воля самого человека и воля, создавшая его; отношение этих опор к науке в случае признания ее: 1. свободным произведением человеческой деятельности, 2. явлением, исторически возникшим и обусловленным, 3. орудием для достижения каких-либо целей; невозможность соединить свободу науки с утилитарно-практическим взглядом на нее. Процесс понимания как свободно-необходимый; отношение свободы в понимании к необходимости в нем; непроизвольность понимания; к пониманию стремится не человек, но первозданная природа человеческая, неуправляемая и неизменимая; отношение к свободно-необходимой деятельности двух опор всякой деятельности человека; о безусловной свободе понимания. – II. Отделение науки ищущей от науки не ищущей; отсутствие в последней объектов познавания; антагонизм между ею и между наукою ищущей. – III. Единство науки и ее безграничность; общность причин возникновения, общность целей и общность способов образования как основание единства науки; неопределенность единичных причин и целей науки как основание ее безграничности; значение термина «научность»; отделение науки как понимания от науки в сложившихся формах ее. – IV. Понятие о самостоятельной науке у отдельных народов; на чем основана возможность этой самостоятельности; необходимость ее как органа, который разрешал бы сомнения и вопросы, пробуждающиеся в его сознании, и преодолевал бы трудности, возникающие в его жизни.
I. Высказанный взгляд на происхождение науки проливает ясный свет и на вопрос об отношении к ней воли человека, и света этого ничто не может ни рассеять, ни заглушить, пока не затемнен самый взгляд человека на науку. Именно: из него прямо вытекает идея о безусловной свободе понимания и с тем вместе печать высшего освящения, которое всегда лежало на некоторых признанных истинах, переносится с них на самый процесс отыскания истины: не она одна неприкосновенна, но самое это искание ее.
И в самом деле, человек в своих желаниях и действиях исполняет или волю свою, или волю высшую, создавшую его. Поэтому всякое стремление и действие человеческое имеет только две опоры: или личный произвол человека, или повиновение воле, создавшей его. И, совершая что-либо относительно самого себя или другого, человек только на них может опереться. Вне их нет ничего, что могло бы оправдать и освятить его волю и что поэтому могло бы поддержать ее.
Рассмотрим отношение этих двух опор человеческих стремлений к науке. Оно изменяется, смотря по тому, чем мы признаем ее и как будем смотреть на ее происхождение и цель.
Итак, пусть наука будет произведением человеческой воли. Ясно, что в этом случае она может быть подавлена волею несоздающих ее, причем обе из существующих опор поддерживали бы и оправдывали эту подавляющую волю, не поддерживая и не оправдывая воли создающих и охраняющих науку. И в самом деле: во-первых, подавляющие могли бы сослаться на то, что они подавляют науку потому, что у них есть на это желание. И в обществе, где человек творит для себя закон, против этого ничего нельзя возразить. В таком обществе все подчинено закону и им регулируется, и наука, как создание воли, должна также регулироваться им, т. е. поощряться, сдерживаться и подавляться, смотря по воле тех, кому предоставлено творить закон. Во-вторых, подавление науки может быть совершено, опираясь и на вторую из двух указанных опор.
Равным образом к отрицанию свободы понимания ведет и признание науки явлением исторически возникшим и обусловленным. И в самом деле: человек, создающий, видоизменяющий и уничтожающий обусловленные исторические явления, может, как таковое, ограничить и подавить и науку, причем вопрос может быть только о средствах, но не о праве исполнить это. Был феодализм, и человек уничтожил его; была и есть наука, отчего не уничтожить ее? Все созданное историею – ею и разрушается; оно опирается только на то, что существовало, – на что обопрется оно, когда потребуют, чтобы оно не существовало более?
Пусть, далее, наука будет не целью сама для себя, но средством, орудием для достижения чего-либо другого, что человек ставит для себя целью, напр., религии, как думали некогда, или пользы, наслаждения, могущества, как думают теперь. В таком случае человек может распоряжаться ею, как и всяким орудием, по своему усмотрению, – т. е. приспособлять ее к своим целям, отбрасывать в ней то, что не способствует достижению их, и подавлять ее в целом, если почему-либо он убедится, что она не столько приносит ему пользы, сколько приносит вреда. Нужно заметить, что некоторые области науки в продолжение долгого времени признавались не только не полезными, но и положительно вредными, и ничто не может доказать, что не настанет времени, когда они снова будут признаны таковыми. Мы думаем даже, что если религиозные преследования против науки окончились навсегда, то политические гонения против нее в настоящем значении еще и не начинались. Пункт, на котором необходимо сосредоточить здесь все внимание, состоит в том, что тут не может быть и вопроса о том, что полезно или вредно для человека вообще, но только вопрос, что признается вредным или полезным в данное время данным поколением людей; не действительность пользы, но только действительность признания пользою. И следовательно, наш взгляд на полезность науки имеет значение только для нас и не должен быть принимаем во внимание.
Итак, при взгляде на науку как на явление исторически возникшее, созданное волею человека и служащее орудием для достижения иных целей, лежащих вне науки, не может быть удержана свобода ее.
В нашей жизни стремление к свободе мысли всегда было желанием, но никогда убеждением. Потому что никогда и никем не было объяснено, почему именно мышление должно быть свободно. Замечательно, что одновременно с этим стремлением к свободе науки устанавливался и утилитарно-политический взгляд на нее, причем никто не заметил, что совместно эти два взгляда не могут существовать. Осуждая преследования науки, мы осуждаем свой взгляд на нее (утилитарный); а защищая этот взгляд, мы оправдываем эти преследования. Потому что, в этом нет сомнения, подавление науки никогда
