Война и мир Джудит Батлер - Ирина Анатольевна Жеребкина
Батлер замечает, что подобно Ницше, заметившему, что от категорического императива разит жестокостью, Фрейд также считает, что христианская максима «возлюби ближнего, как себя самого» является требованием, которое невозможно реализовать. С чего бы это ближнему любить меня, спрашивает Фрейд. И почему это я должен любить его? Фрейд полагает, что мы можем действительно любить лишь тех, кого мы знаем. Поэтому абсурдно требовать от нас любви к человечеству вообще.[167]
В работе «По ту сторону принципа удовольствия», а затем и в «Неудобствах культуры» Фрейд развивал свой тезис о влечении к смерти, не допуская модуса этики без модуса жестокости (реализующийся в легализации смертной казни). Он считал, что проблема культуры состоит в том, что она активно, пусть и не в открытую, разрушает то, что было построено, уничтожает то, что мы создаем, угрожает жизням наших любимых; агрессивность, которая свойственна самой цивилизации, которая направлена на ее собственные порождения, соответствует влечению к смерти, свойственному не просто субъекту, но самой цивилизации как таковой, – влечению к повторению, лживому, не знающему самое себя – которое разворачивает ее вспять по отношению ко всем ее эксплицитно поставленным целям и всем прогрессистским претензиям. Это нарастающее саморазрушение Фрейд понимает как работу влечения к смерти, которое находится по ту сторону принципа удовольствия, в котором нет никакой ницшеанской радости и веселья, и которое ставит под вопрос монополию принципа удовольствия на регуляцию психической жизни.
По мнению Фрейда, спасти человечество от самодеструкции может только сохранение в рамках принципа удовольствия, которое поддерживается механизмом нарциссизма. Именно механизм нарциссизма необходим как средство против самоубийства. В то время как многие мыслители эпохи Просвещения, включая Канта, осуждают самоубийство как деяние эгоистическое, нарциссическое, для Фрейда нарциссизм – это как раз то, что удерживает субъекта от самоубийства.
В терминах Фрейда, культурные запреты, требующие отказа от части удовольствия, делают нас несчастными, а инстанция сверх-я стремится уничтожить субъект, на которого она направлена. Это своего рода «внутрипсихическая смертная казнь», и единственное, что может остановить эту мрачную работу, встать на ее пути – это, соглашается Деррида с Фрейдом, наш нарциссизм, наша привязанность к жизни и к удовольствию.
Обращаясь к фрейдовским размышлениям об агрессивности, и, конечно же, к влечению смерти, опираясь на «По ту сторону принципа удовольствия», Деррида формулирует чисто риторически вопрос: существуют ли такие режимы агрессивности, которые бы не могли быть объяснены функционированием принципа удовольствия? Отвечая, Деррида, как считает Батлер, абсолютно искренен с нами: «Здесь мы рискуем прийти к выводу, что нам нечего противопоставить разрушительности, поскольку она является изначальной».[168] Причем, эта диалектическая инверсия, столь характерная для нечистой совести, когда стремление избавиться от агрессивности лишь приводит к ее умножению, включает в себя и принцип этического, поддерживающий ее функционирование.
Но неужели ничто не может противостоять этому внутреннему требованию расплаты, желанию, чтобы кто-то расплатился жизнью за свое преступление? Только ли в случае, если мы хотим оставить преступника в живых, чтобы продлить его мучения, мы можем хотеть не лишать его жизни? – спрашивает Батлер. Существуют ли другие причины, по которым мы могли бы действительно хотеть, чтобы кто-то жил? Можем ли мы желать сохранить другому жизнь по какой-то иной причине, кроме той, что мы желаем продолжать терзать его, им наслаждаться, даже когда речь идет не о каком-то конкретном другом, а о другом случайном и анонимном? Чтобы ответить на эти вопросы, мы должны задать еще один вопрос, а именно, есть ли какие-то формы социальных связей вне отношений долга и расплаты, которые могли бы быть поняты как отношения вне капитала, или без использования тех «психологических» и «этических» терминов, которые оправдывают тюремные сроки и смертную казнь?
В этом контексте Батлер обращается к аргументам Кляйн, которая, размышляя об эмоциональной амбивалентности в любви, утверждает, что если я стремлюсь сохранить твою жизнь, то это не только потому, что это в моих интересах, а потому что я уже привязан к тебе социальной связью, без которой это «я» не может быть помыслено. Однако, какие следствия этот тезис Кляйн имеет для мышления альтернативы смертной казни и легальному насилию в целом? Существует ли способ выйти за пределы диалектического отношения между наказанием в форме смертной казни и пожизненным заключением?
Батлер полагает, что Деррида прав, когда говорит, что мы желаем отмщения, наказания посредством смертной казни или же длительного тюремного заключения, и источником этого желания является влечение к смерти. Но если мы начнем с тезиса об эмоциональной амбивалентности в любви, и с наших попыток защитить другого от нашей же собственной агрессивности, к каким выводам относительно возможных альтернатив смертной казни и других форм юридически оправданного насилия мы можем прийти? Можем ли мы предложить в качестве защиты от агрессивности что-либо, кроме смертной казни и пожизненного заключения, связанных диалектически? – задает очередной вопрос Батлер.
В поисках ответов на эти вопросы Батлер отмечает близость критических аргументов Деррида в отношении смертной казни и позиции Анджелы Дэвис. Когда государство убивает и оправдывает насилие соображениями «рациональности», логика отмщения становится частью самой рациональности, считает Дэвис, и это рационализированное насилие, по сути, ничем не отличается от насилия преступного, разве что теперь государство само совершает насильственные акты и находит им оправдание. Для Анджелы Дэвис, так же, как и для Деррида, задача состоит в том, чтобы преодолеть эту логику отмщения.
Однако, в отличие от Деррида, Девис, отмечает Батлер, призывает не только к отмене смертной казни, но и к уничтожению всей пенитенциарной системы и «тюремной индустрии» в целом. Борьба с эксплуатацией и репрессивными институциями подразумевает насилие, но она также способствует установлению и укреплению социальных связей, которые позволят заменить наказание «восстановительным правосудием».
Дэвис, как и Фрейд, не считает
