Автор и герой в эстетическом событии - Михаил Михайлович Бахтин
11 Данный фрагмент вместе со следующими тремя абзацами посвящен проблематике, детально проработанной в О.
12 См.: Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. Жуковский в этой книге представлен в качестве поэта-сентименталиста по преимуществу.
13 Спиритуалы — наиболее радикальные последователи св. Франциска Ассизского в конце XIII в.; Бахтин имеет в виду в первую очередь религиозного поэта Якопоне да Тоди, в чьих стихах проникновенно выражено сострадание мукам Христа и Девы Марии.
14 Последний абзац содержит заметки Бахтина к работе о сентиментализме; по его личному свидетельству, она им была написана, но не сохранилась (см.: ЭСТ, с. 407, прим. 4 (С.Г. Бочарова) к 1970–1971).
15 Ср. у Гадамера: «Позднейшее понимание обладает по отношению к изначальной продукции принципиальным преимуществом и потому может быть признано более глубоким. <…> Каждая эпоха понимает дошедший до нее текст по-своему. <…> Всегда смысл текста превышает авторское понимание. Поэтому понимание является не только репродуктивным, но всегда также и продуктивным отношением» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Указ. изд. С. 350–351).
16 Последний – герменевтический фрагмент поднимает центральную для герменевтики проблему так называемого круга понимания. Ее традиционная постановка остра до драматизма: возможно ли понимание вообще, если целое понимается исходя из частей, части же – суть части этого целого, и понимание их требует предварительного знания целого. Очевидно, что при таком чисто рациональном подходе понимание кажется невозможным и герменевтический круг представляется кругом порочным. Задача герменевтики – найти выход из данной, в определенном смысле безвыходной ситуации. В варианте Хайдеггера (поддержанном в основном Гадамером) предложено следующее решение. Круг, полагает Хайдеггер, все же не следует считать порочным, и все дело в том, чтобы умело войти в него, чтобы затем двигаться в нем, переходя от знакомых частей к неведомому целому и обратно. Понимание начинается с того, что понимающий создает на основе собственных «предрассудков», «предмнений» предварительный набросок целого, который затем корректирует фактами самого интерпретируемого текста. Процессом понимания здесь оказывается постоянное «набрасывание-за-ново», создание все новых и новых набросков, все полнее и полнее охватывающих фактичность целого. И главное, что здесь требуется, это «открытость к мнению другого или текста»: «при понимании чужого мнения мы не можем слепо держаться за собственное предмнение» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 320; ср. с аналогичной мыслью у Бахтина). Бахтинская постановка проблемы круга понимания, как видно, лишена драматизма: сведение «чужого» к «своему» (или «целого» к «элементам») видится Бахтину просто ошибкой, обусловленной скудоумием понимающего, а не принципиальными герменевтическими причинами, – видится ошибкой, в принципе легко устранимой. Бахтин в свойственном ему феноменологическом ключе предлагает свое обычное – диалогическое решение проблемы (требование признания «личности творца»). И в сущности, «прозаический» Бахтин уповает на мистико-интуитивный талант интерпретатора, сближаясь при этом с романтической герменевтикой Шлейермахера. Никаких методологических процедур последовательного приближения к истине (в математике такого типа процедуры называются итерационными) в герменевтике Бахтина найти не удастся.
17 Нижеследующая серия фрагментов – это наброски к статье о «чужом слове», которую Бахтин готовил для журнала «Вопросы философии». Статья осталась не написанной (варианты ее заглавия: «Чужое слово как специфический предмет исследования в гуманитарных науках»; «Проблема чужого слова (чужой речи) в культуре и литературе. Из очерков по металингвистике»).
18 Как и для Бахтина, вопрос играет решающую роль в герменевтике Гадамера: понять текст, по Гадамеру, означает понять вопрос, ответом на который текст является. «Всякое знание проходит через вопрос. Спрашивать – значит выводить в открытое», раскрывать в опрашиваемом определенную перспективу (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 427). И «прозрение» не означает прямого прозрения в смысл: «Подлинная сущность прозрения заключается <…> в том, что нам приходит в голову вопрос, выталкивающий нас в сферу открытого и потому создающий возможность ответа» (там же. С. 430).
Принадлежность «смысла» реальности «между», «das Zwischen» – одно из общих мест также диалогической философии.
19 Нижеследующий фрагмент воспроизводит в основном представления бахтинской «архитектонической» концепции «нравственного бытия», разработанной в начале 20-х годов (ФП, АГ). Акцент Бахтин 70-х годов делает на понятии «я-для-себя», которое осмысливается также диалогически – через введение «не-я во мне» (быть может, под влиянием «Супер-эго» Фрейда или «врожденного Ты» Бубера). Категория внутреннего «не-я», оставшаяся у Бахтина неразработанной, является здесь новым моментом по сравнению с «архитектоникой» раннего периода творчества. Замыслив «очерки по философской антропологии», Бахтин соотнес свою «первую философию» с влиятельным на Западе направлением: «философскую антропологию» представляют М. Шел ер, Г. Плеснер, А. Гелен и ряд других мыслителей.
20 Misch G. Geschichte der Autobiographic. Leipzig; Berlin, 1907.
21 См.: Жинкин Н.И. О кодовых переводах во внутренней речи // Вопросы языкознания. 1964. № 6.
22 По свидетельству С. Бочарова (в разговоре с автором комментария), Бахтин шутливо говорил о диалектике Гегеля: «Тезис ничего не знает об антитезисе, антитезис – ничего о тезисе, а дурак синтез не знает о них обоих». Диалектический неперсонифицированный «диалог» – «диалог» абстрактных суждений – хочет сказать Бахтин, – это диалог мнимый. Иная точка зрения на соотношение диалога и диалектики представлена у Гадамера. Гадамер возводит «герменевтический феномен», для которого решающее значение имеет вопрос (см. прим. 18), к Платону: платоновский диалог – это прообраз герменевтической «беседы с текстом». Но платоновский диалог содержит в себе и изначальное понятие диалектики: диалектика Античности и Средневековья является не чем другим, как «искусством вопрошания» в искании истины. И для Гадамера, как, действительно, в случае платоновских диалогов, в герменевтическом «разговоре» на первый план выдвинут сам его предмет, истиной которого озабочены собеседники. Герменевтический «разговор» не чужд «диалектики», тогда как бытийственная модель диалога по Бахтину принципиально другая. Относительно же Гегеля Гадамер утверждает следующее: «Исконность беседы как взаимосвязанности вопроса с ответом проявляется и в таком экстремальном случае, каким является гегелевская диалектика в качестве философского метода». Гадамер признает, что диалектика по Гегелю – это «монолог мышления», однако, согласно Гадамеру, Гегель стремится вернуть свой метод к его платоновскому прообразу, «превратить логику в свершающийся язык, понятие – в сильное своим смыслом, спрашивающее и ответствующее слово» (Гадамер Х.-Г. Истина и метод. С. 434). Аргументы Гадамера не имеют веса для диалогизма Бахтина: в глазах последнего и платоновские диалоги суть в действительности монологи.
23 Бахтиным была задумана работа
