Единое ничто. Эволюция мышления от древности до наших дней - Алексей Владимирович Сафронов
Парадоксы и научные вопросы, которых очень много в исламе как теории, не становятся предметом для обсуждения проповедников с верующими и остаются в ведении экспертов этой религии. Ислам не пропагандирует сложность своей теоретической концепции, как это делают, например, иудаизм и христианство. Однако это, конечно, не означает, что в исламе нет теоретических сложностей и головоломок. Более того, эта монистическая религия включает все сложности и головоломки, присущие иудаизму и христианству, а также имеет свои собственные.
Так же как и в религии, в философии монизм связан с парадоксами и, как следствие, необходимостью их объяснений. Но если в религии парадоксы отвечают общему запросу верующего «верую, ибо абсурдно» и могут оставаться на уровне предмета верования, то в философии парадоксы должны разрешаться или получать объяснение. Это обстоятельство делает философию ещё более изощрённой формой человеческой мысли в обосновании Единого.
Как уже было сказано, понятие о Едином в противоположность дуализму и плюрализму не было исходным человеческим воззрением на создание и существование мира. Множественность, данная человеку в опыте, оказывается значительно более базовой и простой идеей, чем понятие о Едином. Поэтому замечательно, что столь разные мыслители, как Гегель и Ницше, начинают историю философии с Фалеса Милетского именно потому, что он был, вероятно, первым греческим мыслителем, кто рассуждал об этой категории.
Ницше пишет: «Греческая философия начинается, по-видимому, с нескладной мысли – с положения, будто вода – первоначало и материнское лоно всех вещей. Действительно ли на этом нужно всерьёз остановиться? Да, и по трём причинам: во-первых, потому, что это положение высказывает нечто о происхождении вещей; во-вторых, потому, что оно делает это без иносказаний и притч; и, наконец, потому, что в нём, хотя и в зачаточном состоянии, заключена мысль: “Всё – едино”. Первое оставляет ещё Фалеса в обществе религиозных и суеверных людей, второе выводит его из этого общества и показывает его нам естествоиспытателем, но в силу третьего – Фалес становится первым греческим философом»[26].
К сожалению, нам не так много известно о философии Фалеса, но можно предположить, что его рефлексия о Едином имела различные проявления, в том числе связанные с возможными парадоксами. Мы больше знаем о его последователе Анаксимандре, считавшем так же, как и Фалес, что мир имеет первоисточник, который он назвал «апейрон». По Анаксимандру, апейрон является бесконечным божественным началом, которому присуще непрерывное движение. Из апейрона всё возникает, и в него всё превращается, он неуничтожим и бесконечен во времени. В результате некоторого процесса апейрон разделяется на противоположности: горячее и холодное, влажное и сухое и т. д. Противоборство этих стихий порождает всё остальное многообразие мира, включая жизнь.
Считается, что рассуждения о первоначале привели Анаксимандра к идее переходов противоположностей друг в друга, поскольку они есть одно. Горячее может остыть, холодное – нагреться и т. д. Эту идею позже развили и многократно усилили Гераклит и Аристотель, и далее она вошла в комплекс законов диалектики Гегеля как понятие «единство и борьба противоположностей». Эта же идея стала основой научного понимания всевозможных явлений природы.
Так, тёплое и холодное действительно являются проявлениями одного и того же явления – внутреннего движения материи, и его мера – температура. Прими наука в данном вопросе за основу дуалистический взгляд, что тепло и холод суть проявления стихий различной природы, она бы оказалась в тупике и не пришла к пониманию внутреннего движения материи. То же касается влажного и сухого, дня и ночи и т. д.
Таким образом, рассуждения милетских философов о Едином действительно придали импульс развитию философии и науки. Но для целей настоящей статьи здесь важно отметить и другое. Рассуждение о Едином имеет смысл образования теоретической связи вещей и явлений. Тёплое и холодное стали Единым в рамках теории теплофизики, то есть на теоретическом уровне. Иными словами, различие тёплого и холодного ограничено кругом явлений и заметно только на практическом уровне, когда речь идёт о прикладном сопоставлении температур в отношении самого человека как наблюдателя. Именно так его видели древние греки. Теоретический же, объяснительный уровень, устанавливающий идеальную связь тепла и холода, стирает это практическое различие.
Видеть за вещами Единое значит иметь по поводу этих вещей монистическую теорию. Само по себе то, что тёплое и холодное есть одно и то же для древнего грека, должно было казаться парадоксальным. Возможно, что и незнакомые с физикой современные люди могли бы тоже удивиться этому факту. Единство противоположностей само по себе выглядит как нечто парадоксальное. Но то, что противоположности, тёплое и холодное, оказались одним и тем же, означает не то, что все противоположности в мире суть одно, а то, что наука нашла такую теорию, которая объединяет тёплое и холодное, – скажем, теорию внутреннего движения. Наука нашла единство и во многих других явлениях, создав различные теории по этому поводу.
При этом нельзя сказать, что наука уже нашла теории, объединяющие все противоположности. Например, неизвестно, объединяет ли что-то совершенство и несовершенство, время и вневременность или даже случайность и необходимость. Речь идёт, конечно, о равноправном объединении этих категорий. Более того, нет никаких оснований полагать, что успех науки в создании подобных «объединяющих противоположности» теорий означает, что возможна тотальная индукция к тому, что всё есть Единое. Ведь это утверждение в действительности есть полная индукция, а значит, подвержено всем тем сложностям, которыми обладают индуктивные умозаключения. Когда говорят, что индуктивные умозаключения возможны вследствие того, что существует всеобщая связь явлений в природе, то это, конечно, ошибка. Всё наоборот: всеобщая связь явлений в природе есть само индуктивное умозаключение. А значит, оно вообще недоказуемо.
Эмиль Бутру пишет: «Прежде всего, что такое это абсолютное сведеніе множественнаго къ единому, измѣнчиваго къ постоянному, къ которому стремится научная мысль? Не есть-ли оно въ концѣ концовъ только сліяніе противорѣчивыхъ понятій? И если абсолютное постижимо для ума, законно-ли такое сліяніе?»[27]
Удивительно, но процесс научных поисков сегодня всё ещё движим импульсом, который был задан милетскими философами, и его можно явственно ощущать в самых современных исследованиях. После заявления А.Эйнштейна о намерении вывести Единый закон всего это направление в физике до
