В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль - Сара Бейквелл
Это «вау!» само по себе — своего рода отправная точка, этакий «большой взрыв» в мире философии. Для Гуссерля это также большая обида. Хайдеггер намекает, что учитель и его последователи неспособны удивляться бытию — они ушли в свой внутренний мир. Им удалось абстрагироваться от суровой реальности, о которую мы все постоянно спотыкаемся. В книге Хайдеггер учтиво хвалит феноменологические методы Гуссерля и выражает ему признательность с посвящением «в дружбе и восхищении». Но он также явно намекает на то, что Гуссерль и его команда заблудились в своих построениях, в той самой тюрьме неопределенности и изоляции, из которой их должна была вытащить интенциональность. Проснитесь, феноменологи! Вспомните бытие — там, здесь, под вами, над вами: оно давит на вас повсюду. Вспомните сами вещи и вспомните, что вы есть!
Как ни странно, Хайдеггера впервые вдохновило на этот путь чтение Франца Брентано — но не параграфа об интенциональности, а его докторской диссертации о различных значениях слова «бытие» в работах Аристотеля. Философ, который заставил Хайдеггера обратить внимание на бытие, был тем же, кто привел Гуссерля к интенциональности, а значит, и к повороту внутрь себя.
Хайдеггер познакомился с работами Брентано в восемнадцать лет — тогда он жил в своем родном городе Мескирхе, недалеко от Фрайбурга, в верхнедунайском регионе Швабии. Это тихий католический городок, над которым возвышается церковь в стиле барокко. Ее интерьер, буйство бело-золотого убранства со святыми, ангелами и летающими на облаках херувимами — приятный сюрприз на контрасте с аскетичным городом и окружающими его мрачными, темными лесами.
Мартин, родившийся 26 сентября 1889 года, был старшим ребенком в семье; у него были младшая сестра Мари и брат Фриц. Их отец Фридрих служил министрантом[13] в церкви, напротив которой они жили: их дом с крутой крышей, центральный дом в ряду из трех, до сих пор стоит на этом месте. Мартин и Фриц с раннего возраста помогали в церковных делах: собирали цветы для украшения зала и взбирались по ступеням на башню, чтобы звонить по утрам в семь колоколов. В Рождество служба начиналась даже раньше обычного. Выпив кофе с молоком и съев пирожные под елкой, они выходили из дома, пересекали маленькую площадь перед церковью и в 4 часа утра уже начинали Schrecke-läuten (страшный звон), будивший жителей города. На Пасху колокола убирали, а вместо них вращали ручку, чтобы маленькие молоточки ударяли по дереву, издавая гулкий стучащий звук.
Стук молотков по дереву и металлу звучал в мире Мартина, поскольку его отец также был городским бондарем, изготавливавшим бочки и другую утварь. (Быстрый поиск в Интернете подсказывает нам, что бондари изготавливали «бочки, бочонки, ведра, кадки, маслобойки, хогсхеды, фиркины, рундели, рундуки, пуансоны, трубы, чаны, сундуки, штыри и ломики» — прекрасный список предметов, звучащий сейчас как призрак далекого прошлого.) Мальчики уходили в близлежащий лес после того, как дровосеки заканчивали свою работу, и уносили домой все, что могло пригодиться отцу. Позже Хайдеггер писал своей невесте письма, в которых вспоминал мастерскую бондаря, а также своего деда-сапожника, сидевшего на трехногом табурете и забивавшего гвозди в подошвы при свете стеклянной лампы. Все эти детали действительно заслуживают внимания: дело в том, что для Хайдеггера — даже больше, чем для других авторов, — эти детские образы оставались важными на протяжении всей жизни; он никогда не отказывался от привязанности к миру своего детства, о котором они напоминали.
Покончив с обязанностями «хорошего сына», Мартин убегал за церковь через парк величественного замка Мескирх в лес, где садился с домашним заданием на неровную скамейку у тропинки. Скамейка и тропинка словно помогали ему осмыслить любой запутанный текст, который он изучал; позже, когда Хайдеггер бился над трудной философской задачей, он вновь вспоминал эту скамейку в лесу и находил решение. Его мысли всегда были наполнены образами темных деревьев и рассеянного лесного света, падавшего сквозь листву на открытые тропинки и поляны. Хайдеггер давал своим книгам такие названия, как Holzwege[14] и Wegmarken[15]. Их страницы наполнены звоном молотков и певучим колокольным перезвоном, деревенскими ремеслами, особой атмосферой ручного труда.
Даже в самых трудных для восприятия поздних работах — или особенно в них — Хайдеггеру нравилось представлять себя скромным швабским крестьянином, работающим по дереву. Однако он никогда не был человеком из народа. С самого детства Мартин отличался от других: он был застенчивым, маленьким, черноглазым, с поджатым ртом, и всю жизнь он с трудом смотрел людям в глаза. Тем не менее Хайдеггер обладал таинственной властью над другими. В интервью для телепрограммы BBC в 1999 году Ханс-Георг Гадамер вспоминал, как спросил одного старика в Мескирхе, знал ли он Мартина Хайдеггера в детстве. Тот ответил:
— Мартин? Да, конечно, я его помню.
— Каким он был?
— Ну, как вам сказать, — ответил мужчина. — Он был самым маленьким, слабым и бесполезным среди нас. И все же именно он всеми нами командовал.
Повзрослев, Хайдеггер начал посещать семинарию, а затем отправился во Фрайбург, где изучал богословие. Но знакомство с работами Брентано заставило его погрузиться в Аристотеля и почувствовать тягу не к теологии, а к философии. Мартин взял во Фрайбургской университетской библиотеке экземпляр «Логических исследований»[16] Гуссерля, после чего эта книга находилась у него два года подряд. Он был очарован тем, что философия Гуссерля не принимает во внимание Бога. (Гуссерль, хотя и был христианином, разделял свою веру и философскую работу.) Хайдеггер освоил метод Гуссерля, который заключался в тщательном описании и фиксации феноменов.
Вслед за Гуссерлем он переключился на философию и строил свою карьеру, начав с должности приват-доцента без зарплаты. Как и Гуссерль, он обзавелся семьей, которую нужно было содержать: в марте 1917 года женился на Эльфриде Петри, у них родились два сына, Йорг и Герман. Эльфрида была протестанткой, так что они подстраховались, сыграв мирскую свадьбу, за которой последовали две религиозные, протестантская и католическая, после чего оба полностью порвали со своими
