Экзистенциализм. Возраст зрелости - Петр Владимирович Рябов
Третья угроза в определенном смысле сочетает в себе две первые: вырождение народа в массу, омассовление и сциентизацию культуры. Это иллюзия тотального знания и возможности тотального планирования, социальной инженерии, алхимии и проектирования. Мы ждем, что наука все сделает за человека: человек, общество и культура тотально проницаемы для познания, объективируемы и подлежат тоталитарной перепланировке. Если наука всемогуща, то над людьми можно устраивать грандиозные эксперименты, в духе Ленина или Евгения Замятина. Великая и жуткая иллюзия технократически-сциентистского и тоталитарно-этатистского ХХ века заключается в том, что о человеке возможно получить тотальное исчерпывающее знание (эта иллюзия наиболее ярко и предельно проявляется в философии космизма и в чудовищном советском большевизме). И на основании этого знания можно вылепить человека, культуру, общество по научно-техническим лекалам и опираясь на государственное тотальное насилие. С точки зрения Ясперса, это очень опасно. Он, в отличие от Шпенглера, не крайний пессимист, он не говорит, что «Европа закатывается» и ей наступил конец. Но он, конечно, полон беспокойства. Вспомним, что Ясперс писал свою книгу в разгар Великой депрессии, между мировыми войнами, в годы геноцида крестьян в СССР и накануне победы нацизма. Будет ли «новое осевое время» – неясно и спорно, а угрозы и опасности более чем реальны.
Итак, вот все эти вызовы: «масса» вместо «народа», «научное суеверие», угроза тотального планирования.
Будем завершать. Думаю, все согласятся с тем, что Карл Ясперс оказал огромное влияние на развитие философии ХХ века. Понятно, почему он – один из тех трех-четырех людей, с которыми прежде всего отождествляется и ассоциируется экзистенциальное философствование. Ясперс – редкий пример мыслителя, который, конечно, как и все прочие, немного открещивался от слова «экзистенциализм». Единственный человек, который не открещивался от этого термина, был Сартр. Говоря об экзистенциализме обычно в первую очередь и вспоминают их: Ясперса и Сартра. Ясперс во многом сформировал зрелый экзистенциализм как определенное проблемное поле и стиль философствования. Смотрите: постановка вопроса о новом взгляде на человека и на философию, учение о пограничных ситуациях, идея шифров Объемлющего, концепция экзистенциальной коммуникации, понятие осевого времени, убедительная и всесторонняя критика сциентизма и технократизма, радикальное и фундаментальное размежевание философии с наукой, концепт философской веры… Вот его основные великие достижения и открытия (не говоря уж о психиатрии и психологии).
Ясперс как философ – не революционер мысли, не столь же радикальный философ, как его товарищ и оппонент Хайдеггер, он реформатор мысли. Ясперс, в отличие от Ницше, Кьеркегора или Паскаля, не пишет афоризмами, не прибегает к художественным и провокативным формам изложения. И в отличие от Кьеркегора, Марселя, Камю, Унамуно, Бубера и Сартра, Ясперс не писал стихов, новелл, пьес и романов. Его главный жанр – статьи и трактаты. Но при этом язык Ясперса ярок и выразителен, он намного доступнее загадочного, глубокомысленного и непонятного языка Хайдеггера. Карл Ясперс – мыслитель, который не оставил своей философской школы, но повлиял, например, на Бердяева (поздний Бердяев много изучал труды Ясперса, активно ссылался на него и восхищался им в своих сочинениях), а через Ханну Арендт он повлиял и на Франкфуртскую школу.
Вопросы
– А что нужно для осуществления экзистенциальной коммуникации? Она же возможна? Я понимаю, что вряд ли это можно формализовать как какую-нибудь инструкцию, но все же?..
– Понятно, что это не объективируемо. Экзистенциальная коммуникация достигается через открытость, доверие, сопричастность другому. Сам разум для Ясперса – «неограниченная воля к коммуникации». Это тесно связано с экзистенциальным переживанием истинности. Иногда эта коммуникация, по словам Ясперса, достигается просто через взгляд, жест. Ясперс пишет: «Я один не есть самость для себя, но становлюсь таковой во взаимодействии с другой самостью». То есть Ясперс мыслит человека не как герметически замкнутую на себя монаду. И через коммуникацию личность сущностно выходит из своей «одиночной камеры». Начинает воспринимать другого не как вещь, но как личность.
Вы, конечно, заметили, когда я говорил об осевом времени, что оно характеризуется универсальностью человечества и преодолением замкнутости отдельных культурных миров. Но все же подробнее об экзистенциальной коммуникации я собираюсь рассказать не в связи с Николаем Бердяевым или Карлом Ясперсом, которые оба немало об этом писали и размышляли, а в самом конце нашего курса, на примере двух философов, которые сделали проблему диалога, подлинного и неподлинного общения центральной в своем творчестве. Это Габриэль Марсель и особенно Мартин Бубер.
И еще. Вспомним Сократа! Это идеальный и чрезвычайно яркий, образцовый пример экзистенциальной коммуникации, абсолютный в своем совершенстве образ диалога. Он, в отличие от софистов, не склонен к манипуляциям, не интересуется победой и самоутверждением. Он даже не сообщает собеседнику много новой информации. Его цель одна – взывать к другому человеку, чтобы он тоже выступил в своей истине, чтобы стал давать отчет – не Сократу, а себе самому, чтобы смотрел на мир самостоятельно, чтобы начал жить осмысленно и осознанно… И для всех экзистенциалистов Сократ – навсегда образец экзистенциальной коммуникации. (Это было отчасти присуще и Христу, хотя все же не в такой максимальной степени и не столь совершенно.) Сократ – бескорыстный, неутилитарный собеседник и вопрошатель. С его отказом от писания книг, от абстрактной и анонимной истины, от болтовни, от избыточной информации, он организует ситуацию общения здесь и сейчас, в процессе которого люди способны свободно измениться. В экзистенциальной коммуникации человек выходит из своего привычного абсолютного одиночества, а Другой перестает быть совсем Другим.
Но, мне кажется, мысли Ясперса об этом разбросаны по различным произведениям. И, вполне возможно, поскольку я и сам экзистенциальный философ и все это мне весьма близко, созвучно и дорого, я сближаю его размышления отчасти с мыслями Бубера,
