Эдвард Уилсон - О природе человека
Новорожденный младенец устроен с поразительной точностью. Движения его глаз управляются тысячами нервных клеток, которые веером расходятся от глазных мышц к точкам между глазом и мозгом, а также высшими интеграционными центрами, расположенными во фронтальном глазодвигательном поле и других центрах коры головного мозга. Младенец слушает: звуки каждой частоты активируют определенные кластеры рецепторов во внутреннем ухе, а рецепторы передают сигналы соответствующим массам нервных клеток на высших уровнях мозга. Сигналы обрабатываются — их можно сравнить с мелодией, сыгранной на клавиатуре рояля, которая поступает в мозг из внутреннего уха. Затем эта мелодия обрабатывается в новом диатоническом диапазоне в заднем мозге. Потом она поступает в нижний холмик четверохолмия среднего мозга и медиальное коленчатое тело переднего мозга. В конце концов сигналы оказываются в слуховой коре переднего мозга, где и происходит то, что мы называем «слушанием»{54}.
Этот великолепный робот выходит в мир, окруженный заботой родителей. Он быстро накапливает опыт, и опыт этот превращает его в независимо мыслящего и чувствующего человека. Затем добавляются необходимые компоненты социального поведения — язык, парная связь, ярость при уязвлении эго, любовь, трайбализм и остальные характеристики вида Homo sapiens. Но в какой степени устройство нейронов, неоспоримо закодированное в генах, предопределяют направление социального развития? Возможно ли, что нейронная диаграмма была сконструирована в процессе эволюции как универсальный прибор, который посредством обучения способен приспособиться любому способу социального существования?
Это, следовательно, та система координат, по которой мы можем оценить реальные размеры эмпирической проблемы человеческого поведения: от 250 тысяч генов через 10 миллиардов нейронов к неизвестному количеству потенциально возможных разнообразных социальных систем. В предыдущей главе я сравнил человечество с социальными животными, чтобы показать, что современное человеческое поведение определяется наследственностью. В соответствии с эволюционной теорией поведенческое развитие направляется в сторону общих для всех млекопитающих свойств. Но каков предельный диапазон нашего потенциала? Насколько далеко люди могут выйти за рамки пути, свойственного млекопитающим? Ответ следует искать в изучении развития личности с опорой на генетический детерминизм.
И вот мы подошли к ключевой фразе: генетический детерминизм{55}. От его истолкования зависит связь между биологией и социальными науками. Для тех, кто хотел бы отрицать достижения социобиологии, этот термин означает, что развитие идет, как у насекомых, по одному пути, от определенного набора генов к единственному предопределенному стандарту поведения. Жизнь москитов идеально вписывается в эту узкую концепцию{56}. Когда из оболочки куколки появляется взрослое крылатое насекомое, ему отпущено лишь несколько дней, чтобы выполнить целый ряд сложных действий, ведущих к откладыванию оплодотворенных яиц в загрязненную органическими веществами воду. Активно работают оба пола. Невыносимый для человеческого уха звук, издаваемый крылышками самки, для самца подобен любовной песне. Не имея никакого предварительного опыта, он несется на этот зов. Самка москита, переносящего желтую лихорадку, издает звук частотой от 450 до 600 герц (взмахов в секунду). В лабораторных условиях энтомологи привлекали самцов москитов с помощью простого камертона, настроенного на данную частоту. Когда над камертоном помещали марлю, некоторые особо возбужденные москиты пытались спариваться с ней. Самки москитов не могут позволить себе быть столь импульсивными, но их жизнь подчиняется строгому распорядку, раз и навсегда определенному набором генов. Самка ищет человека или другое млекопитающее по излучаемому телом теплу — некоторые виды ориентируются на запах молочной кислоты, издаваемый кожей. Найдя добычу, она прокалывает кожу двумя микроскопическими острыми иглами. Острия проникают сквозь кожу в поисках кровеносного сосуда -- точно так же, как разведчики нефти бурят скважины. Иногда они попадают в сосуд, иногда нет. Самка, по крайней мере одного вида москитов, определяет кровь по вкусу вещества, называемого аденозиндифосфатом (АДФ). Это вещество содержится в красных кровяных тельцах. Единственное, что выделяет АДФ из сотен других составляющих крови, — то, что это вещество может служить мгновенно распознаваемым маркером. По другим столь же условным «знаковым стимулам» москиты направляются к прудам и другим небольшим водоемам, где можно спокойно и безопасно отложить яйца.
Москит — автомат. Он может позволить себе не быть ничем большим. В его крохотной голове всего сто тысяч нервных клеток, и каждая должна выполнить свою задачу. Единственный способ точно и успешно пройти жизненный цикл за несколько дней — руководствоваться инстинктом, четкой последовательностью действий, запрограммированной генами таким образом, чтобы быстро и безошибочно осуществиться в период времени от рождения до откладывания яиц.
Пути ментального развития человека иные — они сложны и разнообразны. Человеческие гены не определяют одну характеристику. Они предопределяют способность развития определенного набора характеристик. В некоторых видах поведения этот набор ограничен, и изменить результат можно только путем напряженных усилий — если вообще возможно. В других видах набор очень велик, и повлиять на результат довольно легко.
Примером ограниченного поведения является доминирование той или иной руки{57}. Каждый человек биологически предрасположен быть правшой или левшой. В современных западных обществах родители относительно терпимо относятся к такой особенности своих детей, которые ведут себя так, как им диктуют гены, ее определяющие. Но в традиционных китайских обществах все еще существует сильнейшее социальное давление, требующее, чтобы все дети для еды и письма использовали правую руку. Ивлин Ли Тенг и ее помощники недавно изучали тайваньских детей{58}. Они выяснили, что почти все дети пользуются правой рукой для еды и письма, но это не влияет на другие занятия, на которые учителя и родители внимания не обращали. Таким образом, в этой поведенческой характеристике гены берут свое, если иное не навязывается путем сознательного выбора.
Эволюцию способности можно более наглядно проиллюстрировать при помощи генетического состояния, называемого фенилкетонурией (ФКН), физиологическим побочным эффектом которого является слабоумие. ФКН вызывается присутствием в сотнях тысяч парных генов человеческих хромосом одной пары рецессивных генов. Люди, обладающие двойной дозой гена ФКН, не могут употреблять в пищу весьма распространенное вещество — аминокислоту фенилаланин. Когда химическое расщепление фенилаланина блокируется, в организме накапливаются аномальные промежуточные продукты. Моча на воздухе приобретает темный цвет и издает характерный неприятный запах. Этот генетический дефект встречается у одного ребенка на десять тысяч. Если не остановить отравление организма, то к четырем-шести месяцам ребенок становится неизлечимо умственно отсталым. К счастью, катастрофы можно избежать: ранняя диагностика и диета с низким содержанием фенилаланина творят чудеса. При ФКН взаимодействие между генами и окружающей средой проявляется в простейшей форме. Младенец, родившийся с двумя генами ФКН, обладает способностью к нормальному или аномальному ментальному развитию — с сильной склонностью к последнему. Только особое и необычное изменение среды — устранение из диеты продуктов, содержащих фенилаланин, — может повернуть этот процесс вспять. Таким образом, для того, чтобы с определенной уверенностью предсказать, будет ли у младенца нормальный интеллект или он вырастет умственно отсталым, необходимо знать и генетику, и условия окружающей среды.
Немногие виды поведения контролируются одним или двумя генами и могут быть изменены, как в случае умственной отсталости, вызванной ФКН. И даже в случае ФКН речь идет о серьезном повреждении, а не о тонком сдвиге реакций. Более типичная связь между генами и поведением прослеживается на примере самой распространенной формы психического заболевания — шизофрении. Шизофрения — это не просто прекращение нормального поведения или его искажение. Некоторые психиатры, в том числе Томас Шаш и Р. Д. Лаинг, считали шизофрению обычным ярлыком, навешиваемым обществом на тех, кто не похож на окружающих{59}. Но было доказано, что они почти наверняка неправы. Да, действительно, внешне шизофрения проявляется через бесцельные и странные реакции. Человек испытывает различные галлюцинации, ему свойственны заблуждения, неадекватные эмоциональные реакции, навязчиво повторяющиеся бессмысленные движения. Он может даже впасть в кататонический транс — полную неподвижность, напоминающую смерть. Вариаций здесь бесконечное множество. Психиатры научились рассматривать каждого пациента как уникальный случай. Граница между нормальным и шизофреническим состоянием очень широка и почти неуловима. Люди с умеренной шизофренией спокойно живут среди нас, а абсолютно нормальных людей порой ошибочно называют шизофрениками. Тем не менее у шизофрении есть три безошибочно узнаваемых разновидности: мрачный параноик, которому всюду мерещатся шпионы и убийцы; дурачок, порой переходящий в гебефрению; и замерший в неподвижности кататоник. Хотя каждый из нас может стать шизофреником, нет сомнения, что у некоторых людей есть особые гены, которые делают их более предрасположенными к этому состоянию. Дети, которых в младенчестве забирали у родителей-шизофреников и помещали в нормальные приемные семьи, впоследствии демонстрировали симптомы шизофрении гораздо чаще, чем дети, имевшие здоровых родителей. Сеймур Кети совместно с американскими и датскими психологами изучил сотни подобных случаев. Полученные результаты убедительно доказали, что наследственность играет главную роль в развитии шизофрении{60}.
