Экзистенциализм. Период становления - Петр Владимирович Рябов
Отсюда очень важная тема, ключевая для экзистенциализма, – тема подлинного и неподлинного существования. Как быть собой? Как не быть не собой? Как выбрать себя, как сбыться? У существ природы нет таких проблем, у Бога тоже. Только у человека! Ведь он не бессмертен и не всеведущ, как Бог, и не пребывает в блаженной гармоничной самотождественности камня или животного. Он может выйти в мир и затеряться среди вещей. Но человек не вещь! Он экзистенциален.
Я, например, очень люблю кошек. Могу часами с наслаждением наблюдать за ними. Когда кошка грациозно потягивается, умывается, мурлыкает, видно, что она вся – здесь и сейчас, что она гармонична, прекрасна и самотождественна. Она не заражена рефлексией, не мучается вопросами: «А что значит быть кошкой? А не стать ли мне лошадью?» А вот человек – нет! Я уже цитировал Франсуа Вийона: «Я знаю все, но только не себя». У нас, людей, напрочь сбита биологическая инстинктивная программа. Мы в вечном разладе с собой. Мы были в детстве в этом утерянном рае, но нас изгнали из природы. Мы хотим укорениться в этом мире, стать и быть собой, найтись, обрести дом, но этого нам не достичь!
Вы скажете: у нас же есть пол, у нас есть национальность, у нас есть наше время жизни, у нас есть тело, у нас есть семья и социальная роль. Экзистенциалисты говорят: все это есть, но все это еще не есть мы. Экзистенция – это то, что есть в нас помимо, сверх и, если угодно, вопреки всем этим данностям: полу, телу, классу, национальности, эпохе. Вот это и есть я. Этот незаменимый, невыводимый, уникальный «икс». Мы не выбираем свое время, но мы выбираем себя в этом времени. Почему из двух человек в совершенно одинаковой среде один становится подлецом, а другой – героем? Человек – не вещь, человек – не часть природы, это единственное в мире существо, которое ставит себя под вопрос. Человеческое бытие проблематично и уязвимо. Быть или не быть? Гамлетовский вопрос. Ни одно живое существо не поставит этот вопрос, только человек. Человек – это вечная дисгармония, вечная трагедия, мука и разлад, вечный поиск и утрата себя.
Человек – не только тело и не только дух. Человек, как говорит Кьеркегор, – точка встречи двух миров, природы и свободы, естественного и сверхъестественного. Но мы живем в мире вещей. Мы все время надеваем маски, играем роли, творим вещи. Человек – вечная дисгармония, противоречие, «химера», говоря словами Паскаля. И так возникает проблема, которая на языке Бердяева обозначается как противоречие между «творчеством и объективацией». За актом творческого взлета следует падение, за духом – вырождение его в букву. Маска прилипает к лицу и подменяет его собой. «Мысль изреченная есть ложь». Экзистенция невыразима. Поиски себя нескончаемы. Мы свободны, мы делаем выбор, но в этом акте выбора свобода воплощается и умирает. Отсюда вечный трагизм человека.
Человека можно описать только парадоксально. «Бесконечное в конечном». В нас искра Божья и жалкое тело, короткая жизнь, мы можем все, а реально не делаем почти ничего. Потенциально каждый велик, а в действительности – жалок. «Смертный» – не живой и не мертвый. Мы живем и знаем о смерти. Или – «творческое ничто». Ничто – свобода, пустота, из которой творится весь мир.
Отсюда стремление человека убежать, спрятаться. Сказать «я – не я, я – это член партии, я – представитель нации, я – это мужчина, я – чиновник, я – это мои деньги». Аристотель сказал, что человек может быть выше животного или ниже животного, но не может быть животным. Например, животные не знают «пошлости». Пошлость – это сомнительная человеческая привилегия, связанная с фальшью, симуляцией и раздвоением. Только человек может опуститься до таких бездн жестокости и зверства, до каких никакое животное не может. Только люди могут сладострастно мучить, истязать и убивать десятки себе подобных. Но животное и не может добровольно выпить цикуту, как Сократ; добровольно пойти на Голгофу, как Христос; добровольно пойти в газовую камеру, как Януш Корчак. Человек или выше, или ниже животного, но он – не животное. Увы и ура! Вот что описывает экзистенцию – не предметность, не вещь, а ис-хождение, противоречивость, парадоксальность, проблемы подлинного и неподлинного существования, творчество и объективация. Вот те центральные понятия, вокруг которых бьется экзистенциализм, описывая человеческую реальность. И о них я буду рассказывать на протяжении всего нашего небольшого курса.
Как же проявляется экзистенция? Важное понятие – это модусы экзистенции, или экзистенциалы, то есть различные проявления экзистенции. Экзистенциалисты описывают разные модусы, такие как «заброшенность», «бездомность», «Ужас». Представьте себе: человек, как маленький ребенок, его привели в лес и там бросили. Ему угрожают звери, голод, а родителей нет. Что с ним будет? Он или станет взрослым, или погибнет. Каждый из нас неведомо кем и неведомо зачем и откуда брошен в этот странный и страшный лес – жизнь.
Или, как говорит Сартр, каждый из нас находит себя на сцене огромного загадочного театра жизни. И непонятно, что это за пьеса: фарс, водевиль, опера, балет? Непонятно, кто сценарист, что за актеры вокруг? Непонятно, с чего началось и чем закончится? Но самое ужасное во всем этом то, что мы должны играть свою роль, ничего этого не зная. Мы не можем уклониться от выбора, почти ничего не зная о мире и о себе. Как говорил Сартр, не по своей воле мы приходим сюда и не по своей воле уходим. То есть мы не свободны не родиться и не свободны не умереть. Вот она, заброшенность как фундаментальная человеческая черта, как один из модусов или экзистенциалов.
Другой важнейший модус – это экзистенциальный Ужас. О нем много писали и Кьеркегор, и Хайдеггер, и Сартр. Человек открывает свою экзистенцию в Ужасе и через Ужас. Ужас отличается от обычной тревоги. Сартр приводит такой пример: вы гуляете в горах, и вы боитесь чего-то конкретного, например того, что на вас упадет камень и вас убьет. Это не есть экзистенциальный Ужас. Но вот вы подходите к пропасти и заглядываете в нее. (Тут можно вспомнить слова Ницше: если вы чересчур долго вглядываетесь в бездну, бездна начинает вглядываться в вас.) Она вдруг начинает тебя манить, притягивать. И ты понимаешь, что ты свободен и среди твоих «свобод» есть свобода прыгнуть в эту пропасть. И перед чем ты испытываешь ужас? Не перед пропастью, которая
