Виктор Острецов - Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки
Это мнение родилось не сегодня, и его поддерживали либеральные историки, такие, как Милюков. Факты не подтверждают ни наличия деспотического правления в прошлом, в том числе в Московской Руси, равно как и во времена российских самодержцев, поставленных охранять «устои благочестия», как о том говорится в основных законах Российской империи. «Император, яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов веры и блюститель правоверия и всякого в церкви святой благочиния», — гласил Свод законов Российской империи (СПб., 1832, т. 1, ч. 1, ст. 42, 40). Правления Петра, бироновщины было достаточно, чтобы разрушить прежнюю систему правления страной и создать зачатки нового, чиновничьего сословия, но было недостаточно, чтобы навязать стране какую-либо административную диктатуру. А тем более какую-либо идеологию, единую для всей страны. Скорее наоборот, открылось новое поприще для вольнодумцев, не желающих ни во что верить, кроме карьеры и наград, этих путеводных звезд чиновничества. Нетрудно понять, что из-под палки государство, ведущее в тяжелейших условиях бесконечные войны с крайним напряжением всех своих сил — и военных, и духовных, и трудовых, — не способно было простоять и одного дня. Только осознанием каждым русским дела государева как своего, а государем дела земли как близкое и родное, только когда каждый знает свое место и свое дело, только при наличии общей всему населению религии, духовной культуры русская нация могла осуществить себя в истории. Так становилась на ноги и крепла Московская Русь. Деспотизм слишком дорого стоит, и трудного дела с ним не сделаешь, государства на нем крепкого не построишь. Царствование Ивана Грозного тому пример. Пока царь делал общее всей земле дело, народ шел за ним и следовали победа за победой, нужные и полезные стране. Но как только начался дикий произвол и последовала опричнина — победы прекратились. Страна потеряла завоеванные земли, и впереди замаячило Смутное время.
Земля по призыву патриарха Гермогена собралась, когда уже не только палки, но и никакой власти не было, и, не имея никакого правительства, выгнала интервентов и восстановила свою государственность, восстановила Земским собором царскую власть и начала шествие на Восток, осваивая Сибирь, и на Запад, освобождая православное население от гнета католической Польши и евреев-арендаторов (см.: Грец. История евреев. Одесса, 1906).
С Петра начинается подлинный плюрализм верований и мнений, чаще всего враждебный и православной церкви, и самой царской власти: идет проповедь всякого рода деизма-пантеизма, то есть каббалистических доктрин, и обсуждение форм политической власти в духе убогого рационализма «общественного договора» и «естественной религии» — этого обветшалого достояния античной языческой мудрости, подновленной современным французским языком язвительных острот и метафорических софизмов.
«Зарево всякого рода антирелигиозных идей и увлечений слишком ярко горело на умственном горизонте того времени, чтобы не бросить зловещих лучей на тех, кто слишком близко подходил к этому горизонту», — пишет о времени Екатерины II исследователь того времени. (Маккавеев И. Екатерина II и церковь. — «Странник». 1904, с. 787).
Это зарево, однако, загорелось намного раньше, едва ли не с первых шагов юного Петра. В дальнейшем это зарево разгоралось все ярче и ярче, пока не привело к гибели миллионов людей только за свою принадлежность к церкви и русскому народу. Пред тем были бомбы, подложенные под чудотворные иконы, глумление над крестными ходами, попрание креста и икон в 1904-1905 годах, когда попытки защитить религию от поругания стали называться черносотенством и шовинизмом. Зарево неверия и зловерия в царство Князя Мира сего особенно ярко разгорелось после 1917 года. В качестве примера: 6 января 1919 года архиепископ Тихон (Никаноров) Воронежский повешен на царских вратах в церкви монастыря святого Митрофана; вместе с ним было замучено еще 160 иереев. 19 января 1919 года были замучены пресвитер Андрей Зимин, его мать Доминика, жена Лидия, дочери Мария и еще две — 13 и 17 лет, села Чернигова Никольско-Уссурийского края, при этом матушку и детей истязали и затем пристрелили, а самого батюшку раздавили положив дверь на грудь и живот... Архиепископ Петр (Зверев) Воронежский заморожен и скончался, таким образом приняв мученический венец, на Соловках 15 января 1928 года, в самом начале 18-го года епископ Дионий (Сосновский) Измаильский был изрублен шашками на станции Вятка. В начале 1920 года протоиерей Владимир Цидринский, благочинный г. Липсинска Семиреченской области был привязан к хвосту необъезженной лошади и пущен в поле. От него остались одни кости. Митрополит Одесский и Херсонский Анатолий (Грисюк) подвергся длительному издевательству в заключении, где и погиб. Зимой 1918 года убит на мельнице протоиерей отец Павел (г. Елабуга), а до этого были расстреляны трое его сыновей. Погибли многие и многие тысячи. Называют цифру — 320 тысяч замученных, проколотых штыками, замороженных, раздавленных, расстрелянных, изрубленных шашками уже к 1919 году. Это еще до Соловков. Вот зрелый плод петровских реформ, екатерининского «просвещения» и заигрывания верховной власти с масонством и его позднего детища — кадетами... Верховная власть в России совершала грех апостасии все 200 лет — от Петра I до последнего самодержца и вела Россию к революции.
Глава вторая.
ОБРАЗОВАНИЕ И МОРАЛЬ
Со времени императрицы Елизаветы воспитание благородного дворянского юношества неуклонно переходит в руки французских гувернеров. Конечно, семьи недостаточные не могли еще позволить себе содержать гувернеров из Парижа, и воспитание проводится еще в традиционном духе. Обучение грамоте вдет по Часослову и Псалтыри. Язык невероятно богатый и красочный вливается в душу ребенка, определяя и на последующие века все изобразительное богатство русской литературы. «Светоприемную свешу, сушим во тьме явльщуюся, зрим Святую Деву невещественную бо вжигаюши огнь, наставляет к разуму Божественному вся. зарею ум просвещающая, званием же почитаемая сими: Радуйся, яко многосветлое возсияваеши прмвещение; радуйся, яко многотекущую источаеши реку. Радуйся, купели живописующая образ; радуйся, греховную отьемлющая скверну. Радуйся, бане, омывающая совесть: радуйся, чаше, черплющая радость. Радуйся, обоняние Христова благоухания: радуйся, животе тайного веселия. Радуйся, Невеста Неневестная», — читал юноша Акафист Пресвятой Богородице и радовался. Как и мы радуемся, «труждающиеся и обремененные», читая эти строки, читая с вниманием и трепетом душевным.
Наступил 1789 год. В стране давно уже господствовала мода на господина Вольтера. Как пишет один современник, многие, еще нетвердые в правилах грамматики российской, прямо с Часослова переходили к переводу Вольтера. «Более полувека Петр и преемники его, до Екатерины, постоянно изменяли и нравы, и обычаи русские...», однако в народном быту обычаи иностранные не только не принимались, напротив, возбуждали отвращение, которое народ имел к иностранцам.
Либерализм появился как антитеза верованиям и дисциплинирующему воздействию христианской церкви и в условиях России означал «медленную революцию», имея название «прогресса». По существу, целый ряд идеологических мифологем стал принадлежностью мыслительного горизонта европейской культуры, самому названию которой, то есть «европейский», придавался высокий престиж, покоящийся исключительно на эмоциональной основе. Куплеты из французских шансонье или зубоскальство Вольтера не были никаким достижением никакой мысли. Сама, заимствованная у античных сатириков, легковесная, как одесский анекдот, она и не могла сравниться с высотами духовной культуры ни православного Востока и его наследника — православной Руси, ни католического Запада. А она, эта мысль сатирическая и насмешливая, и не претендовала ни на какие высоты. Она только разрушала, оставляя после себя пепел прежних верований и безысходную тоску. Этот феномен описан в громадном количестве мемуаров, и мы его коснемся несколько позже, так как для основной темы данного сочинения этот разрушительный феномен вольтерьянства имеет фундаментальное значение. Многие историки масонства именно с него начинают подлинную историю Ордена на просторах Среднерусской равнины.
Дворяне образовывали, как уже было сказано о том. своих детей дома. Они относились неуважительно к русскому ученому сословию, которого, впрочем, было весьма мало, и приглашали воспитателей из Парижа, Женевы и Лондона. Но вот наступили смутные времена во Франции, достижение европейской цивилизаторской мысли — гильотина рубила головы людей, как на скотобойне, ради великих достижений прогресса, которым эти головы мешали, и толпы эмигрантов устремились в Россию. С этого времени образование русского благородного юношества целиком попадает в руки иностранцев.
