Философия освобождения - Филипп Майнлендер
Что же представляет собой реализация принципа индивидуации?
Добродетель действительно возникает из знания, но не из абстрактного знания, которое можно передать словами.
(Мир как воля и представление. I. 434.)
Подлинная доброта нрава, бескорыстная добродетель и чистое благородство не исходят из абстрактного знания, но они исходят из знания: а именно, из непосредственного и интуитивного знания, которое нельзя объяснить и нельзя оценить, из знания, которое, именно потому, что оно не абстрактно, не может быть передано, но должно стать достоянием каждого. не может быть передана, но должна открыться каждому, и поэтому находит свое адекватное выражение не в словах, а исключительно в делах, в ходе жизни человека.
(ib. 437.)
Тот, кто читал «Theologia Deutsch», не вспомнит слова благородного Франкфуртера:
И то, что там открывается, или то, что там переживается, никто не поет и не говорит об этом. И никогда не было сказано устами, не думалось и не познавалось сердцем, как это есть на самом деле.
Действительно, Шопенгауэр оказывается здесь посреди мистических вод: вся имманентность исчезла, «высшая сила человека» погасла. Есть горькая ирония в том, что тот самый человек, который не мог найти достаточно слов презрения для «посткантианской пост- мудрости», мудрости «шарлатанов и ветреников», должен был принять «интеллектуальный вид» на пике своей философии, чтобы иметь возможность завершить свою работу.
Однако давайте оставим все это без внимания и предположим, что святость возникает из интуитивного знания: свободна ли она тогда от эгоизма? О нет! Святой хочет собственного блага, он хочет освободиться от жизни. Он не может желать ничего другого. Он может от всего сердца желать, чтобы все люди спаслись, но его собственное спасение остается главным.
Святой христианин в первую очередь заботится о спасении своей души, и обеспечить ей вечную жизнь соответствующими делами – его главное стремление.
И вот мы видим, что этика Шопенгауэра, как и этика Канта, несмотря на все энергичные протесты, воздвигнута на эгоизме, на реальной индивидуальности, потому что иначе просто невозможно. Предложения:
Отсутствие всякой эгоистической мотивации является критерием моральной ценности поступка; и
Только то, что сделано по долгу службы, имеет моральную ценность; это пустые, бессмысленные фразы, созданные в одинокой, тихой учебной комнате. но на которые жизнь и природа, по правде говоря, не подписываются: есть только эгоистические действия.
Теперь я кратко изложу мораль, чисто имманентно.
Всякая добродетель основывается либо на доброй воле, ставшей в поток развития: благородное качество воли пробудилось каким-то образом, передалось дальше и затем, при благоприятных обстоятельствах, становилось все более прочным, пока в человеке не появилась истинно милосердная воля; либо она основывается на знании: знание просвещает человека о его истинном благе и воспламеняет его сердце. Поэтому изначальная добрая воля не является условием морального действия. Моральные поступки могут вытекать из сострадания, но не обязательно должны.
Эгоизм человека выражается не только в том, что он хочет сохранить себя в существовании, но и в том, что он хочет «наибольшей возможной суммы благосостояния, каждого удовольствия, на которое он способен», но и в том, что он хочет наименьшей боли, которой он не может избежать. Отсюда сама собой вытекает задача интеллекта: он имеет в виду только общее благо воли и определяет его абстрактным знанием, разумом. Таким образом, природный эгоизм трансформируется в очищенный эгоизм, то есть воля связывает свои инстинкты настолько, насколько этого требует признанное благо. Это благо имеет несколько стадий.
Сначала воля практически стремится к нему, воздерживаясь от воровства, убийств, мести, чтобы не быть обворованной, убитой и отомщенной; затем она ограничивает себя все больше и больше, пока, наконец, не признает высшее благо в небытии и действует соответственно. Разум действует здесь повсюду и работает, основываясь на опыте, через абстрактные понятия. Для этого слепая, бессознательная воля разделила часть своего движения, чтобы она могла двигаться иначе, чем раньше, точно так же, как она стала растением и животным, потому что хотела двигаться иначе, чем как химическая сила. Но было бы заблуждением считать, что эти действия были бесплатными. Каждый переход в другое движение был и остается опосредованным реальным, необходимым развитием.
Но все движения являются следствиями первого движения, которое мы должны назвать свободным. Таким образом, разум, который мы можем назвать освобождающим принципом, стал с необходимостью, и поэтому он действует с необходимостью: нигде в мире нет места для свободы.
Я не говорю, что воля, установив некое общее благо, которое ее ограничивает, должна теперь всегда действовать в соответствии с ним. Только вкушенное знание, как говорят мистики, плодотворно; только воспаленная воля может охотно действовать против своего характера. Но если воля хочет искупить свою вину, она может сделать это только с помощью разума, с его понятиями, к которым так пренебрежительно относится Шопенгауэр.
Именно разум посредством опыта и науки представляет человеку жизнь во всех ее формах, заставляет его исследовать, сравнивать, делать выводы и, наконец, приводит его к осознанию того, что небытие предпочтительнее всякого бытия. И если воля расположена и это абстрактное знание давит на нее с непреодолимой силой, так, что из нее вырывается неистовое стремление к нему, тогда дело спасения совершается самым естественным образом, без интуитивного знания, без знамений и чудес. Вот почему истинная вера была когда-то и остается сегодня абсолютно необходимой для того, чтобы стать благословенным. Не в моменты неземного восторга, а зорко наблюдая и настойчиво размышляя, человек распознает в понятиях, а не чудесным образом видит, что все есть индивидуальная воля к жизни, которая не может быть счастливой ни в какой форме жизни, будь то нищий или король.
Если вышеупомянутое знание разжигает сердце, то человек должен вступить в возрождение с той же необходимостью, с какой камень падает на землю. И поэтому добродетели тоже можно учить, добродетели нужно учить; только я не могу требовать от философски грубого человека, чтобы он признавал свое высшее благо в небытии. Это требует высокого образования и самого широкого духовного кругозора, если сердце еще при зачатии не получило аскетического направления. Грубый человек может распознать свое благо только в благах мира, в богатстве, почестях, славе, удовольствиях и т. д. Дайте ему возможность через истинное образование искать ее выше, и вы также дадите ему возможность найти ее.
Поэтому воля, воспламененная осознанием того, что небытие лучше бытия, является высшим принципом всей морали (подчиненным принципом является изначально милосердная воля). Это не жалость и не мистическое прочтение principii individuationis, и Датское общество наук было совершенно справедливо не увенчать сочинение Шопенгауэра.
Девственность, святость, любовь к врагам, справедливость, словом, все добродетели и предосудительность противоестественной похоти сами собой вытекают из зажженной таким образом воли, ибо сознательная воля к смерти витает над миром.
Но действия святого всегда эгоистичны, поскольку теперь он действует в соответствии со своей просветленной природой, которая является его Я, его самостью, которую невозможно отрицать. Его действия также всегда необходимы, ибо они вытекают из определенного характера и определенного духа, при определенных обстоятельствах, в каждый момент его жизни. – Теперь, если каждое действие также является эгоистическим, не следует упускать из виду, как сильно отличаются действия от поступков в зависимости от степени эгоизма.
Человек, отвернувшийся от жизни и желающий только смерти, такой же эгоист, как и тот, кто всеми силами стремится к жизни; но эгоизм первого не является естественным, который обычно плохо называют эгоизмом или эгоизмом.
Внимательный читатель обнаружит, что я не обосновал здесь мораль, как в моей системе. Однако это было сделано специально. Я просто поставил себя на знание того, что
