Игорь Яковенко - Познание России: цивилизационный анализ
Еще несколько слов о мигрантах первого поколения. Интеллигенция по разным идеологическим основаниям склонна отвергать этот слой и снобистски дистанцироваться от него. Между тем, он качественно отличается от патриархального крестьянина. И это — отличия противопоставленного цивилизации до(вне)государственного бытия и существования в лоне цивилизации, пусть и на ее периферии. Отличия дописьменной фольклорной традиции, прямиком восходящей к неолиту и традиции урбанизма. Если уйти от соблазна конструировать идеальный образ патриархального мира из Платона Каратева и мужика Марея, а вспоминать временами и об «Аллилуевой жене милосердной» — отечественная история XX в. предстает в совсем ином свете. Кроме того, и это чрезвычайно важно, посттрадиционный паллиат — саморазрушающийся феномен. На смену бесконечно устойчивому и противостоящему любым изменениям традиционному миру приходит временная, обреченная на самоотрицание, а значит на развитие масса маргинализованных паллиатов и это — огромный прогресс и главное завоевание советской эпохи.
Обращаясь к психологии тех, кто принял революцию и пошел за большевиками — а террор вырастает из умонастроений и ментальности этого слоя общества, — стоит вспомнить одну из маргинальных религиозных традиций, языческих по существу:
Тайна Распутина… заключалась в том, что он убедил царицу, будто добровольно берет на себя грехи всего мира и через падение очищает себя, Мистическое объяснение из арсенала секты хлыстов удовлетворило императрицу. Она читает книгу «Юродивые святые русской церкви» и подчеркивает цветным карандашом те места, где говорится, что у некоторых святых юродство проявлялось в форме половой распущенности257.
Что стоит за этим ходом мысли, откуда текстологически вытекает идея принять на себя грехи мира и через падение очиститься — понятно. Все мы помним притчу о мытаре и фарисее, помним о разбойнике на кресте. Земной путь Христа понимался как подвиг взятия на себя грехов мира. В православном богословии существует множество утверждений относительно того, что человек неморальный может через раскаяние оказаться ближе к возможности спастись, нежели человек «фарисейского типа моральности». Здесь мы вновь сталкиваемся с логикой инверсии, упомянутой в начале нашего исследования, но в данном случае инверсия мыслится не на уровне социокультурного космоса, а на уровне отдельной личности. Вообще говоря, подобная парадоксальная диалектика пронизывает как раннее христианство, так и православное мироощущение. Однако возникает вопрос, почему к ней охотно обращаются хлысты, юродивые и другие персонажи маргинально-архаического характера?
Да потому, что такой ход мысли позволяет вписать практику, естественную для язычника (блуд, групповой брак, сакральное богохульство, неистовство сатурналий, жертвоприношения), в контекст христианского самоощущения. Да и не только хлыста, но и просто бандита. В данном случае нам представлен модельный образ под названием «Кудеяр-атаман». Пей, гуляй, убивай, неся в душе, понятное дело, искру. А под старость на фоне цирроза печени и хронического простатита снизойдет на тебя чудо раскаяния, и Бог в неизреченном милосердии своем дарует тебе преображение и все спишет. Циничная, на редкость удобная для варвара мифология.
Сама богословская идея, лежащая в основании такого хода мысли, имеет культурологическое прочтение. Прежде всего, она трактует субъекта религиозного переживания как паллиата. Далее, в качестве механизма обретения совершенного состояния, т. е. преображения, предполагается инверсия. Характерно, что рассматриваемая нами идея присуща католичеству и православию, взявшим на себя миссию христианизации варваров. А потому она естественно освящает наличный тип ментальности: паллиативные, поверхностно христианизованные формы язычески-христианского синкрезиса. В протестантизме, который делает шаг по пути изживания архаики и синкретических форм сознания, такое прочтение становится невозможным. В мире же, где консервируется архаик, оно принимается с бесконечным энтузиазмом, вспомним Достоевского.
ТЕРРОР И ФЕНОМЕН ПОЛИХРОННОЙ КУЛЬТУРЫ
В начале главы упоминался аргумент «время было такое». В этой идеи есть свой резон. Существует точка зрения, согласно которой русские, так же как, например, сербы или латиноамериканцы, живут в полихронной культуре. Для периферийных народов и лимитрофных цивилизаций характерен периодический, на фоне массового стресса, переход скачком из нормального хронотопа цивилизации (В) в альтернативный хронотоп догосударственного бытия (А), где работают совершенно иные характеристики космоса, ментальности, где поведение людей кардинально изменяется. Так что обыденная речь схватывает главное: происходит буквально смена времени. Глубинная суть, культурная доминанта этого состояния — разрушение космоса. Такой скачок — не что иное, как восстание попранного, подавленного, но не уничтоженного, живущего в ментальности архаического космоса, альтернативного цивилизации и государственности. Подобный скачок реализуется в момент бунта, погрома, массового убийства, покушения на жизнь носителя иерархии. Как правило, такие состояния кратковременны. Они приходят инверсионно, позволяют осуществить разрушение некоторой нетерпимой реальности, «выпустить пар», т. е. снять напряжение, и столь же инверсионно снимаются. За чем обычно следует покаяние, порка виновных, вырывание ноздрей зачинщиков и возвращение к исходному бытию, откорректированному инверсионным взрывом.
Характерно особое отношение людей, переживших такой скачок, к произошедшему. Существование человека в подавленной, исторически первичной, исходной модальности А, в модальности нормального бытия В не прочитывается и не постигается. Оно, скорее всего, подлежит забвению как тайное состояние, где человек является чистым объектом непостижимых страстей и аффектов. Поведение его и поведение других не поддаются интерпретации, сама же ситуация проваривания в А по возможности подлежит вычеркиванию, убиранию из памяти, табуации. Ситуация А блокирована для анализа априорным священным ужасом, а поведение людей лучше всего характеризуется понятием «одержимость». Одержимость некоторыми тайными, разрушительными для человека силами и аффектами, которые носят потусторонний характер и закрыты для осознания. Такое отношение к состоянию А критериально, оно свидетельствует о двойственности сознания, в котором модальности А и В сосуществуют. На самом же деле, речь идет не о неких непостижимых сущностях, а о вещах, закрытых для осознания психологическими (культурными) блокираторами. Для человека, свободного от компоненты А, состояние безумствования — нормальный предмет исследования. Чрезвычайно интересный, со своей внутренней логикой, но лишенный какого-либо священного ужаса.
Однако, как показала история, существует возможность стабилизировать общество в описываемом состоянии и институционализировать механизмы саморазрушения. Это возможно в одном-единственном случае — в фазе кризиса самоуничтожения нетрансформативного социокультурного целого.
В психиатрии описаны случаи полного расщепления личности. Один и тот же человек по временам скачком переходит из одного «я», из одного самосознания в другое. Это, буквально, второе «я» ничего не знает о первом, а сам человек живет двумя жизнями. Нечто подобное — переход из «я» цивилизационного в «я» догосударственно-архаическое, переживаемый в ходе инверсионных скачков южными славянами, латиноамериканцами, русскими. Движение скачками связано с существованием в рамках одной ментальности двух неинтегрируемых стадиально и качественно различных культурных целостностей. Доколумбовой и христианской для латиноамериканца, раннеязыческой и поверхностно монотеистической — для россиянина.
По существу, речь идет о трагедии народов, которым выпала доля объединять в себе несоединимое, в каждой клеточке, на каждом уровне обнимать, превращать в некоторое целое неинтегрируемые сущности. Теоретически здесь возможно два варианта разворачивания событий — вечная промежуточность и достижение синтеза в некоторой перспективе. Если следовать логике, предлагаемой Е. Ивахненко, второй вариант представляется более вероятным258. Язычество или доколумбова Мезоамерика однажды должны пройти путь своего саморазвития внутри объединяющей несоединимое агрегатной конструкции. После этого естественно ожидать снятие и достижение цивилизационного синтеза в чистом смысле. На месте Василиска должна родиться нормальная, т. е. целостная цивилизация. Такая перспектива внушает сдержанный оптимизм, который тем более осторожен, что относительно сроков теория ничего определенного сказать не может.
