Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм
Еще один момент, который я хочу отметить, прежде чем двигаться дальше, заключается в том, что (вопреки Платону) сходство не порождает дружбу. Действительно, я уже написал два монографа, в которых привожу доказательства того, что самая сильная враждебность часто направлена на близкого, а не на истинно другого. Конечно, люди могут быть черствыми и равнодушными к нуждам тех, кого они воспринимают как радикально других. Многие трагедии стали результатом отношения к другим людям как к нелюдям или игнорирования способности других живых существ страдать. Но, как утверждает Говард Адельман, "геноцид всегда и только совершается против близкого другого". Хотя утверждение Адельмана, возможно, преувеличено, нацисты, например, часто рассматривали более ассимилированных немецких евреев как более угрожающих и более опасных, чем их неассимилированные сверстники. Проблема заключалась не в радикальной несхожести или фундаментальном непонимании, а в ненависти, направленной на близких людей, и в предполагаемой конкуренции за якобы схожие желания.
Более того, как отмечают историки Германии, такие архитекторы Холокоста, как Гиммлер и Рудольф Хёсс, регулярно "подчеркивали, что уничтожение человеческих жизней - неприятная задача, которая противоречит их "гуманным" инстинктам. Но... неприятные действия были необходимы, и [именно] воля к их осуществлению вопреки чувству человеческой симпатии" сделала геноцид возможным. Перефразируя, можно сказать, что нацисты смогли совершить ужасающие зверства отчасти потому, что они смогли убедить себя преодолеть врожденное чувство сочувствия к своим жертвам. Аналогичные аргументы приводились и в отношении геноцида в Руанде. По крайней мере, трагическая история геноцидов, преследований за колдовство, процессов над ересями и гражданских войн демонстрирует, как быстро и жестоко люди могут ополчиться на своих соседей. Можно привести множество примеров, когда жертвы были видны и их страдания были зафиксированы, но их преследования, тем не менее, продолжались.
При этом, хотя сострадание не является чем-то невозможным, оно может быть очень трудным.
На личном уровне, как человек, который на собственном опыте испытал расистское физическое насилие, я знаю, что одна из самых трудных форм сострадания, которую можно мобилизовать, - это сострадание к тем, кто причинил нам вред. Сострадание - это не то же самое, что прощение. Сострадать угнетателю - это не значит игнорировать угнетение или даже не прилагать усилий для его преодоления; скорее, это значит признать, что угнетение берет начало в поврежденных состояниях сознания, таких как жадность, ненависть и невежество. Сострадание в этом контексте означает работу по преодолению системной несправедливости без ненависти к людям; оно означает работу по просвещению невежественных и поиску примирения. Мы можем ненавидеть расизм, но не расистов, над воспитанием и преобразованием которых мы должны работать. Это более трудный путь, чем простое отвращение к своим угнетателям и их отторжение. Поэтому мы должны брать пример с таких деятелей, как Нельсон Мандела, который сказал: "Наше человеческое сострадание связывает нас друг с другом - не в жалости или покровительстве, а как людей, которые научились превращать наши общие страдания в надежду на будущее". Более того, по причинам, указанным выше, я считаю, что нам необходимо сострадание не только к нашим собратьям, но и ко всем живым существам. Нам необходимо осознать, насколько сильно ординарная деятельность опирается на деградацию окружающей среды, а также на эксплуатацию и жестокость по отношению к нашим собратьям - нечеловеческим животным.
Наконец, чтобы не стать патерналистскими или покровительственными, нам нужно объединить Революционное счастье с Зететизмом или смиренным знанием, о котором я говорил в главе 6. Частью "философии как мета-ноэтики" Танабэ Хадзимэ была этическая приверженность конечности, которую он называл "великим состраданием" через "великое отрицание" (daihi daihi 大否大悲). Он утверждал, что признание того, что все мы ограничены, повреждены и достойны порицания, позволяет нам соединиться с конечностью других. Проблема не в том, что мы осуждаем других, а в том, что мы не осуждаем себя и, таким образом, морализируем без смирения. Мы все "проблематичны". Природа конечных существ - ошибаться. Поэтому мы должны исходить из взаимного признания наших слишком человеческих недостатков и промахов. Именно наши общие слабости служат источником нашего взаимного сострадания. Нас объединяют наши общие недостатки и общие страдания. Кто-то страдает больше, кто-то меньше; кто-то больше или меньше поврежден; и мы могли бы спорить о том, кому хуже или кто больше страдает, до самой смерти. Но все люди несовершенны и все страдают. Частично мы достигаем сострадания, признавая свои собственные ограничения и страдания и исходя из этого откликаясь на страдания других. Это взаимное признание, утверждает Танабэ, позволяет нам вместе работать над созданием лучшего мира.
Нет более фундаментальной задачи. Как выразился Корнел Уэст в памятной фразе Теодора Адорно: "Поиск истины, поиск добра, поиск прекрасного - все это требует от нас позволить страданию говорить".
Заключение
В целом я использовал эту главу как способ начать предварительную переоценку роли ценностей в гуманитарных науках. Самый прямой вывод из нее заключается в том, что призыв изгнать ценности из наших исследований ошибочен. Ни подчеркивание дихотомии "факт-ценность", ни акцент на этическом релятивизме на самом деле не избавляют от ценностей. Например, даже призыв исключить теологию из религиоведения сам по себе опирается на ценности - такие, как секуляризм или лаицизм. Но я хочу еще раз подчеркнуть, что эта проблема не является исключительной для религиоведения. Она отражает в микрокосмосе проблемы с социальными науками, якобы свободными от ценностей. Большинство исследований опираются на эпистемические ценности или глубокие этические концепции. Поэтому призыв к свободе ценностей не может быть оправданным.
Это не обязательно должно быть угрозой для "объективности", как кажется. Мне кажется, что "объективность" - это бесполезный термин, в котором слишком много призрачных противопоставлений. Как отмечают некоторые теоретики, "объективность" имеет очень разные смыслы, в том числе: беспристрастность или отсутствие личных привязанностей; бессубъектность; направленность на получение достоверных доказательств. Полное отсутствие личных привязанностей может быть несовместимо с ценностями (эпистемическими и иными), но ценности не
