Метамодернизм. Будущее теории - Джейсон Ānanda Джозефсон Шторм
Аргументация книги строится следующим образом:
Первая глава, "Как реальный мир стал басней", начинается с повторного построения общих теоретических обязательств целого ряда философов-реалистов и антиреалистов. Неожиданностью оказывается то, что, хотя раскол между реалистами и антиреалистами организует множество полемических конфликтов, члены этих якобы соперничающих лагерей на самом деле имеют больше общего, чем им кажется. Диалектически прорабатывая мнимую оппозицию, глава показывает, где реализм и антиреализм переходят друг в друга.
Я утверждаю, что "реальное" - это прежде всего контрастный или негативный термин, который получает большую часть своего значения от противоположного понятия (например, вегетарианский бургер - это не настоящее мясо, но это настоящая еда). Я предлагаю назвать позицию, которая утверждает контрастивную или модальную природу реального, "метареализмом", поскольку она выходит за рамки как реализма, так и антиреализма. Еще одна проблема заключается в том, что существует долгая история определения "реального" как независимого от разума и противопоставляемого социальному или ментальному. Многие дебаты о реализме преследуются апокалиптическим представлением о реальном как о том, что останется, если люди исчезнут. Это, несомненно, создает проблему для ученых в области гуманитарных наук, которые хотят использовать словарь реализма: остается спросить, если социальные явления реальны, то по отношению к чему они реальны?
Я отвечаю на этот вопрос, анализируя зависимость от разума, которая, как ни удивительно, недостаточно изучена.
Они открывают доступ к различным описаниям социального конструирования. В сочетании с метареализмом они открывают путь к социальной онтологии, которая позволяет нам еще более точно определить градиенты реального, формы социального конструирования и различные режимы существования.
С учетом этого часть II, "Социальная онтология процесса", предлагает новый взгляд на природу социального мира и по-новому теоретизирует, как функционируют и возникают социальные категории.
В главе 2, "Концепты в распаде", я представляю "постмодернистскую" критику внутри дисциплин, прорабатывая различные вызовы полезности понятия "религия" в религиоведении и "искусство" в философии искусства, а затем предоставляя своего рода деконструктивное додзе для разрушения основных категорий любой дисциплины. Эти категории, на которых мы, ученые гуманитарных наук, сосредоточили свои дисциплины, все одинаково уязвимы для конечного набора скептических вызовов.
Ученым, которые стараются отгородиться от критики своих центральных категорий (я смотрю на тебя, политология), стоит знать, что если не решать основные скептические вопросы, то это лишь вопрос времени, когда самые заветные концепции их дисциплины будут разрушены. Ученые, считающие, что они успешно отвергли теорию и восстановили свои дисциплинарные методологии (история), должны знать, что они не подпускали скептиков к воротам до тех пор, пока им удавалось надеть шоры, и что даже нормальная наука в их области беззащитна перед жесткой и фундаментальной критикой по основным концептуальным основаниям. Более того, хотя категории семейного сходства, политетические концепции и открытые концепции - это шаг в правильном направлении, они открывают больше проблем, чем решают.
Можно было бы представить, что такая критика дисциплинарных категорий подорвет нашу способность к познанию и ввергнет дисциплины в пучину бесконечной деконструкции. Во многих случаях именно так и происходит, но я показываю, что это не так.
Следующие две главы, "Социальная онтология процесса" и "Социальные виды", демонстрируют, насколько схожа критика всех различных дисциплинарных мастерских категорий, и показывают, что, принимая эту критику, мы можем описать - в инверсии - общие черты того, что мы могли бы назвать социальными видами. Мы (де)конструируем социальные виды - со всеми их превратностями и продолжениями - общими и предсказуемыми способами. Таким образом, если мы откажемся от представлений об уникальности любой центральной категории (включая обязательно "религию") и, более того, если мы выполощем ее так, что она не будет иметь "сущностного" содержания, это позволит нам предпринять грандиозное переосмысление всех категорий. Таким образом, метод концептуального анализа, который отстаивали два тысячелетия философы, сел на мель.
Анализ, потерпевший крах, говорит нам нечто важное о механизмах, с помощью которых создаются и поддерживаются концепции и социальные миры. Другой стороной распада дисциплинарных категорий является новая методология для гуманитарных наук.
Метамодернизм демонстрирует, как конструируются различные свойства, составляющие социальный мир. Проработав антиэссенциализм в феминистской теории, глава 3 демонстрирует, как метафизика процесса выходит за рамки простого скептического антиэссенциализма. В ней также объясняется, почему нам необходимо перейти от онтологии субстанции к онтологии процесса социального мира и как это решает ряд философских проблем. В главе 4, которая во многих отношениях является сердцем книги, рассматривается важная теоретическая основа философии биологии, а именно гомеостатические свойства-кластеры. Вместо того чтобы сводить это свойство к индивидам или абстрактным социальным силам, я утверждаю, что его лучше рассматривать в терминах социальных видов. Будучи полностью разработанной, эта теория социальных видов влечет за собой новые методологии для гуманитарных наук и предполагает множество потенциально новых исследовательских программ. Она решает проблему сравнения и обобщения в географии/культуре/истории. Короче говоря, метамодернизм предлагает глубокую переориентацию на социальный мир, которая будет полезна как ученым в области гуманитарных наук, так и обычным людям.
Глава 5, "Гилосемиотика" (единственная глава в части III, но самая длинная в книге), начинается со стандартного описания постмодернизма как лингвистического поворота. Диалектический подход к проблеме разрыва между миром и репрезентацией позволяет нам разрешить скептицизм, связанный с лингвистическим поворотом, углубившись, а не отступив от его последствий. Но для этого необходимо перенести модель философии языка с человеческого языка на знаковое поведение целого ряда сенситивных существ. Таким образом, метамодернизм показывает, как смысл может быть получен из окружающей среды, и создает новую панвидовую материальную семиотику под названием "гилосемиотика".
Многие вопросы философии языка переворачиваются с ног на голову, когда животные включаются в мир производителей и потребителей знаков, а также когда внимание уделяется материализации дискурса. Метамодернизм позволяет по-новому взглянуть на то, как сам мир функционирует в качестве знака-носителя. Он утверждает, что потребление и производство смысла - это не одно и то же. Это имеет значительные последствия для значений смысла. Она также показывает, что, хотя коммуникация неизбежно чревата и подвержена ошибкам, перевод все же возможен. Эта гило-семиотика также решает основную проблему Новейшего материализма - а именно, ограниченность типичных представлений об агентности. Метамодернизм также предлагает новую систему знаков-аспектов, которой смогут руководствоваться будущие ученые не только гуманитарных и социальных, но и биологических дисциплин в своих попытках реконструировать, как разумные
