Генезис и структура квалитативизма Аристотеля - Виктор Павлович Визгин
Другая трудность платоновской теории, возникающая в связи с проблемой взаимопревращения элементов, состоит в том, что в ходе некоторых превращений должна оставаться в свободном виде некоторая часть исходных треугольников, что Аристотель считает иррациональным, непонятным (О небе, III, 7, 306а 23). Действительно, когда вода (20 элементарных треугольников) превращается в воздух (8 элементарных треугольников), то в результате превращения получаются две частицы воды (2x8) и остаются в свободном состоянии четыре треугольника (20 – 2x8 = 4). Это свободное или неопределенное состояние (παραιώρησις) для Аристотеля является иррациональным моментом. Здесь мы должны отметить, что у самого Платона не было этой «иррациональности», так как четыре треугольника, которые здесь имеются в виду, были для него одной частицей огня. Действительно, он говорит: «Вода, дробимая огнем или воздухом, позволяет образоваться одному телу огня и двум воздушным телам» (Тимей, 56d). Предположение о возможности такого состояния свободных треугольников, являющегося в определенных случаях вполне рациональным, мы находим у неоплатоника Прокла. Согласно Симпликию, Прокл утверждал, что при превращении трех частиц воздуха (8x3) в одну частицу воды (20) освобождаются четыре треугольника (8х3 – 20 = 4). Они не могут образовать одной частицы огня, так как все превращение направлено не вверх, а вниз, от воздуха к воде, и протекает как конденсация воздуха в воду охлаждением. Поэтому, утверждает Прокл, четыре треугольника должны оставаться в свободном, несвязанном состоянии. Соединяясь с двумя частицами воздуха, они дают одну частицу воды. Впрочем, Платон и сам признает возможность существования треугольников, по крайней мере, треугольников земли, в несвязанном состоянии. Так, он говорит о взаимодействии огня с землей: «Когда земля встречается с огнем и бывает развеяна его остротой, она стремительно несется, рассеиваясь либо в самом огне, либо в толще воздуха или воды, если ей придется там оказаться, покуда ее частицы, повстречавшись друг с другом, не соединятся сызнова, чтобы она опять стала землей» (Тимей, 56d). К этому вопросу мы еще вернемся в связи с анализом аргументов Прокла, выдвинутых им против Аристотеля в защиту теории Платона.
Наконец, последний аргумент Аристотеля в этой главе касается проблемы неделимости. Стагирит подчеркивает, что в то время как в математике предполагается делимость даже умопостигаемых объектов, в платоновской теории оказываются неделимыми физические тела (О небе, III, 7, 306а 26–29). Далее он «загоняет» Платона «в угол»: если же фигуры элементов делимы, то утрачивается гомогенность элементов, так как части пирамиды не есть пирамиды, а шар не делится на шары. Значит, или часть огня не есть огонь (фигура огня – пирамида или тетраэдр), или фигура неделима. Но ни одно, ни другое не может быть верным в логике аристотелевского мышления: стихии бесконечно делимы (любая часть огня есть огонь), как и фигуры. Неделимость фигур, говорит Аристотель, противоречит истинам математики (там же, 306а 28), а неоднородность элементов означает, что они не элементы, что предполагаются другие элементы, «тела более первичные» (там же, 306b 1). Это критическое замечание Аристотеля было отведено современными комментаторами[22]. Действительно, точка зрения Платона предполагает, что обычные так называемые элементы – земля, огонь, вода, воздух – это не настоящие элементы вещей. Мы не вправе считать их «буквами» мира и принимать за элементы, так как, подчеркивает Платон, «мало-мальски разумному человеку должно быть ясно, что нет никакого основания сравнивать их даже с каким-либо видом слогов» (Тимей, 48b). Начала вещей, их элементы у Платона – это треугольники двух видов, а не получающиеся из них многогранники. Интересно заметить, что Платон выбрал такие треугольники в качестве исходных, которые могут бесконечно делиться на подобные им треугольники с помощью простых геометрических построений. Более того, он сам в «Тимее» осуществляет такое дробление треугольников на подобные. Действительно, сначала Платон говорит, что исходным треугольником он считает тот, «который в соединении с подобным ему образует третий треугольник – равносторонний» (Тимей, 54а). Но в дальнейшем он уже говорит о другом, но подобном ему треугольнике, который, будучи сложен шесть раз (а не два), дает равносторонний треугольник (там же, 54е, см. верхнюю часть схемы № 1). Точно так же может делиться на более мелкие подобные ему треугольники и прямоугольный равнобедренный треугольник, образующий кубическую структуру земли (см. нижнюю часть схемы № 1). Конрфорд считает, что такое дробление и выбор более мелкого треугольника нужны Платону для того, чтобы иметь треугольники более мелких размеров для образования подвидов каждого первичного тела или элемента [48, c. 234–239].
В связи с этим моментом тезис Аристотеля о том, что пирамиды не могут делиться на пирамиды, что это так же смешно, как если бы «нож делился на ножи, а пилы – на пилы!» (О небе, III, 8, 307а 30–31), оказывается несостоятельным: платоновские треугольники (но, конечно, не правильные многогранники) вполне могут делиться на подобные себе треугольники.
В восьмой главе III книги «О небе» Аристотель продолжает свой критический анализ платоновской теории, подробно анализируя противоречия, возникающие при сведении элементов к геометрическим фигурам. Прежде всего он подчеркивает несоответствие между количеством фундаментальных геометрических фигур (2) и числом принятых элементов и (4) (306b 3–9). Далее Аристотель развивает интересную аргументацию, в основе которой мысль о том, что важнейшие характеристики элементов, и в частности их устойчивость, являются функциями местонахождения элемента. Критика эта направлена против платоновской концепции кубичности земли. Платон приписал земле форму куба, потому что земля – эмпирически самый устойчивый неподвижный элемент, а куб – самое устойчивое, трудно выводимое из равновесия геометрическое тело (вследствие своей повышенной по отношению, например, к тетраэдру симметрии). Но, говорит Аристотель, на своем естественном месте и огонь (тетраэдры) будет устойчивым и неподвижным, т. е. будет как бы кубом (307а 13). Согласно Аристотелю, положение элемента в системе естественных мест – вот что определяет его поведение и свойства, а не формы или фигуры.
Эта логика мышления, выдвигающего на первый план макроскопические, интегральные и феноменальные факторы вместо факторов микроскопических, дифференциальных и сущностных (как это имеет место у Платона и у атомистов), характерна и для другого аргумента Аристотеля. «Очевидно, – говорит Аристотель, – что все простые тела получают форму места, которое их охватывает, таковы именно вода и воздух» (306b 10–15). Воздействие внешнего тела таково, что форма элемента, находящегося в контакте с этим внешним телом (сосудом), не может сохраниться. Действительно, если это не так, то общая масса элемента, – рассуждает Аристотель, не будет находиться во всех своих точках в контакте с охватывающим ее телом и в таком случае не примет
