Рудольф Баландин - Магия внушения, или Секретное оружие Бехтерева
С высшими животными ситуация не так очевидна. При достаточном развитии головного мозга млекопитающие приобретают все более отчетливые признаки индивидуальности. Помимо всего прочего для них огромное значение приобретает воспитание и обучение в детском возрасте.
…Есть интересная работа Н. Н. Ладыгиной-Котс «Дитя шимпанзе и дитя человека в их инстинктах, эмоциях, играх, привычках и выразительных движениях» (М., 1935) — двухтомник с обилием интересных фотографий. Уже тогда со всей очевидностью выяснилось, что дитя шимпанзе, воспитанное в человеческой семье, воспринимает себя человеком. Увидев чучело шимпанзе, он проявил агрессивность. Его поведение до двухлетнего возраста во многом соответствовало поведению ребенка человека. Это проявилось в некоторых видах игр, во внешнем выражении главных эмоций, в волевых действиях, в элементарных интеллектуальных процессах (любопытство, наблюдательность, узнавание).
«И, в итоге, оказывается, — сделала вывод Ладыгина- Котс, — что, чем более витально важные биологические черты мы берем для сравнения, тем чаще шимпанзе получает перевес над человеком; чем более высокие и тонкие психические качества входят в центр нашего аналитического внимания, тем чаще шимпанзе уступает в них человеку». Не менее интересен другой ее вывод: «У шимпанзе мы не находим ни одной психической черты, которая не была бы свойственна человеку на той или иной стадии его развития».
Чем дольше длится психическое и интеллектуальное развитие детеныша животного, тем больше воспринимает и запоминает он те индивидуальные впечатления, которые выпадают за это время на его долю. Обычно совместно воспитываются несколько малышей, которые приучаются к действиям в коллективе. Им совершенно не обязательно обладать «стадным рефлексом»: нечто подобное у них вырабатывается в детстве.
Заманчиво объяснить социальное поведение животных стадным инстинктом, который выработался у них в процессе миллионолетий совместной жизни многих особей. Тем более, что проблема происхождения и закрепления инстинктов остается неясной. Когда ссылаются на всемогущий естественный отбор, то стараются не думать о том, что для отбора психического признака требуется, чтобы он существовал и передавался по наследству. Но как он мог возникнуть и закрепиться на генетическом (молекулярном) уровне?
У общественных насекомых поведение особей зависит от их положения в сообществе, где они выполняют четко определенные функции. У них должен существовать соответствующий врожденный инстинкт. Но в данном случае он прочно сопряжен с программой действий, примерно так, как у младенца врожден сосательный рефлекс, связанный с ощущением тепла и чувством удовольствия, привязанности.
Так может быть, с этого и начинается инстинкт общения, сближения?
Не исключено, что «стадного рефлекса» или «стадного инстинкта» не существует. Скорее всего, нервная система «настроена» таким образом, чтобы реагировать не просто на внешнюю среду вообще, а на отдельные ее элементы в особенности. Некоторые подобные реакции врожденны, другие вырабатываются в процессе индивидуального опыта. В первом случае нередко говорят о закреплении опыта поколений, хотя поныне продолжаются споры о том, каким образом он закрепляется: путем естественного отбора или наследования, перевода на генетический уровень результатов повторяющегося из поколения в поколение направленного индивидуального опыта.
Вероятно, реализуются оба этих пути. С умозрительных позиций целесообразности, нервная система должна бы уметь «настраиваться» на устойчивые воздействия окружающей среды, соответствующим образом регулируя наследственные признаки, безусловные рефлексы.
Относительность в психологии
Для человека прием визуальной и звуковой информации играет важнейшую роль. Как писал американский ученый К. Изард: «Лицо — это центр передачи и приема социальных сигналов, которые являются решающими для развития индивида» (надо бы добавить, конечно, звуковые, тактильные и обонятельные сигналы).
Мимика, выражающая основные эмоции (гнев, страх, радость, удивление, горе, отвращение), более или менее одинакова для разных рас и народов, культур и традиций. В некоторых случаях она свойственна приматам, высшим обезьянам.
«Генетическая обусловленность реакций лицевых мышц, выражающих эмоциональные переживания, подтверждается ранним созреванием их двигательных комплексов, — пишет психофизиолог Н. Н. Данилова. — Все мышцы лица, необходимые для выражения эмоций, формируются у плода уже к 15—18-й неделе жизни. А к 20-й неделе у эмбриона можно наблюдать мимические реакции. К моменту рождения ребенка механизм лицевой экспрессии уже полностью сформирован и может быть использован в общении. На врожденный характер мимики указывает и ее сходство у слепого и зрячего младенцев. Но с возрастом у слепорожденного ребенка реактивность лицевых мышц угасает. (По-видимому, многие рефлексы нуждаются в последующем закреплении на основе индивидуального опыта. — Р.Б.).
Лицо человека и даже его схематическое изображение — значимый стимул для новорожденного. Об этом можно судить по длительности его фиксации глазами, по частоте обращения внимания на него, по появлению вегетативного компонента ориентировочного рефлекса… Ребенок предпочитает рассматривание человеческого лица любому другому стимулу (шахматной доске, изображению различных животных)».
Обратим внимание на то, что у слепорожденных младенцев со временем угасает активность лицевых мышц. Значит, мимика человека формируется при участии личного опыта визуального общения с окружающими людьми. И когда такой опыт отсутствует, возникает, — по отношению к мимике — измененное состояние индивидуального сознания, которое выражается в отсутствии или слабом проявлении реакции лицевых мышц. И у человека при наркотическом опьянении нарушаются мимические реакции и визуальные контакты с окружающими.
Нечто подобное относится и к поведению людей из так называемого высшего общества. Об этом писала Ладыгина- Котс: «Далеко не случайно насквозь рассудочная интеллектуальная культура Запада, иссушающая мозг и сердце, вытравляющая проблески непосредственного и живого проявления чувств и мыслей, возвела в идеал системы воспитания манер «джентльмена» — статуеобразную неподвижность туловища, масковидность лица, параличную оцепенелость и ограниченность жестикуляции.
Эта манера держаться в «благовоспитанном» обществе как бы специально создана для того, чтобы при взаимном общении люди не могли непроизвольно вывести на периферию своего телесного облика затаенные истинные мысли и чувства, вскрывающие субъективное отношение человека к людям и к переживаемым событиям. Наоборот, подкупающая прелесть зверей, как и детей, состоит именно в наивной непосредственности выявления их поведения, вызывающей наше доверие к ним, располагающей к ним наше сердце».
Представьте себе, что кто-то при общении в «высшем обществе» позволил бы себе адекватно реагировать на события: резко жестикулировать или кричать, громко рыдать или хохотать во весь голос. Окружающие восприняли бы это как очевидное проявление измененного состояния сознания, вызванного то ли наркотическим опьянением, то ли нервным срывом, то ли ущербным воспитанием.
Когда наш замечательный путешественник и ученый-гу- манист Миклухо-Маклай общался с папуасами, то нередко попадал в экстремальные ситуации. Но даже когда появлялась угроза его жизни, он был невозмутим. Такое поведение изумляло туземцев, убеждая их в том, что этот человек — особенный, возможно даже явившийся с Луны. Миклухо-Маклай, сдерживал проявления своих естественных реакций на окружающих и ситуацию. То есть, вызывал у себя измененное состояние сознания.
В обществе пьяных трезвого человека воспринимают обычно негативно, как ненормального (в чем-то подобно тому, как относятся к пьяному трезвые). Так же воспринимается прямодушный в обществе лицемеров.
На это обстоятельство обратил внимание еще Джонатан Свифт при описании дивного острова Лапуты. Попав в высшее лапутянское общество, его Гулливер отметил измененное состояние внешности и психики этих людей: «Все разглядывали меня с величайшим удивлением. Но и сам я не оставался в долгу у них: никогда еще мне не приходилось видеть смертных, которые вызывали бы такое удивление своей фигурой, одеждой и выражением лиц. У всех головы были скошены направо и налево; один глаз косил внутрь, а другой глядел прямо верх. Их верхняя одежда была украшена изображениями солнца, луны, звезд вперемежку с изображениями скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары…» Все они были чрезвычайно рассеянны и погружены в глубокомысленные размышления.
Все это считалось нормой в высшем обществе лапутян. Нормальный человек Гулливер выглядел в этой среде ненормальным, подобно тому, как у лилипутов он был великаном, а у великанов — лилипутом.
