Эрик Хоффер - Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений

Недавняя история Германии тоже дает интересный пример взаимосвязи между коллективной сплоченностью и восприимчивостью к соблазну массовых движений. При Вильгельме настоящее революционное движение появиться не могло. Немцы были довольны централизованным авторитарным режимом кайзера, и даже поражение в первой мировой войне любви их к нему не ослабило. Революция 1918 года была искусственной, почти не имела поддержки народа. Последовавшие за революцией годы Веймарской конституции для большинства немцев были периодом раздражения и неудовлетворенности. Привыкшие к жизни по приказам сверху и к уважению авторитетов немцы смотрели на свободный демократический, без уважения авторитетов порядок как на хаос и неразбериху. Они были шокированы, когда узнали, что «должны принимать участие в управлении государством, выбирать себе партию и составлять собственное суждение по политическим вопросам»[47]. Они стали стремиться к новому коллективному целому, но более монолитному, более всеохватывающему и блестящему, чем был режим кайзера. И Третий рейх стал хорошим ответом на их молитвы. Тоталитарному режиму Гитлера после того, как он оформился, никогда не угрожало массовое восстание. Пока вожди нацистов охотно брали на себя ответственность и принимали все решения, для возникновения народного антагонизма не было никаких (61:) шансов. Такая опасность могла возникнуть только в случае, если бы нацисты ослабили дисциплину и контроль. Слова де Токвиля о тираническом правлении верны для всех тоталитарных режимов: момент наибольшей опасности для них тот, когда они приступают к реформам, т. е. когда начинают проявлять либеральные тенденции[48]. Еще одной, последней, иллюстрацией к тезису, что крепкие коллективы невосприимчивы к соблазну массовых движений и что разлагающиеся общественные коллективы — наиболее благоприятная среда для роста массовых движений, являются отношения между армейским коллективом и массовым движением. Нам неизвестны случаи, чтобы в действующей армии зародилось религиозное, революционное или национальное движение. С другой стороны, разваливающаяся армия — все равно отчего: в результате ли нормальной демобилизации или дезертирства, вызванного деморализацией, — благоприятная почва для появления массового движения. Человек, только что вышедший из армии, — идеальный потенциальный новобранец для всех современных массовых движений. Он чувствует себя одиноким и потерянным в общественной свалке гражданской жизни. Неизвестность и обязанности одинокого существования угнетают и терзают его. Он жадно мечтает о твердом порядке, о товариществе, о свободе от личной ответственности, он жаждет порядка, не имеющего ничего общего с обществом свободной конкуренции, в котором он оказался, — все это он находит в атмосфере братства и энтузиазма нарастающего массового движения[49]. (62:)

Глава VI. Не на месте

Степень неудовлетворенности людей, не нашедших в жизни своего места, конечно, различна. Прежде всего, среди них есть люди, которые все еще надеются найти свое место в жизни. К ним принадлежат: молодежь, образованные безработные, ветераны войны, новые эмигранты и т. п. Они беспокойны и недовольны, их гонит страх, что лучшие годы будут растрачены раньше, чем будет достигнута цель. И хотя они восприимчивы к призывам массовых движений, но как последователи движения они не всегда надежны, потому что не считают себя окончательно потерянными. Они сознают, что их отдельная собственная жизнь может быть и целеустремленной и полной надежд. Малейший успех, намек на прогресс примиряют их и с миром, и с самими собою.

Роль ветеранов в росте массовых движений нами уже обрисована в разделе 35. Часто вслед за затянувшейся войной в национальных армиях наступает период общественных волнений — как у побежденных, так и у победителей. И совсем не потому, что за время войны страсти разгорелись и привился вкус к насилию, и не потому, что была утрачена вера в существующий социальный порядок, который оказался не в состоянии предотвратить такое грандиозное и бессмысленное разбазаривание жизней и богатств. Скорее, это может быть объяснено тем, что у миллионов людей за время их нахождения в армии образуется перерыв в привычной для них жизни. Во время налаживания мирной домашней жизни — процесса медленного и болезненного — страна наполняется людьми, временно растерявшимися. (63:)

Из этого следует, что переход от войны к миру более критический для существующего порядка, чем переход от мира к войне.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, — это те, кто не может делать в жизни того, к чему они стремятся всей душой, — вследствие ли отсутствия необходимого таланта или из-за неизлечимых умственных или физических недостатков. Никакие достижения в других областях, как бы блестящи эти достижения ни были, дать удовлетворения таким людям не могут. Что бы они ни предпринимали, — они «вкладывают в это самих себя, но всегда не удовлетворены результатом и никогда не могут остановиться. Они нам словно доказывают, что когда мы имеем что-то, чего не хотим, нам всегда не хватает чего-то другого; мы никогда так быстро и далеко не бежим, чем тогда, когда бежим от самих себя.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, могут найти спасение только в полной отрешенности от себя, и такое спасение они находят в том, что растворяются, теряются в тесной коллективности массового движения. Отрекаясь от своей собственной веры, от собственного мнения и своих стремлений, отдавая все свои силы служению вечному делу, они наконец освобождаются от положения белки в колесе, которое обрекало их на вечную неудовлетворенность.

Среди людей, постоянно чувствующих себя не на месте, наиболее безнадежно неудовлетворены, а потому и наиболее беспокойны люди с неутоленным стремлением к творческой работе. Как те из них, кто безуспешно пытается писать, рисовать, сочинять музыку и т. п., так и те, кто хотя бы раз в жизни испытал вдохновение, после чего почувствовал, как иссякает творческий поток, оказываются в тисках отчаянной страсти. Ни слава, ни власть, (64:) ни богатство, никакие умопомрачительные успехи в других областях деятельности не могут утолить их жажды. Им не всегда помогает даже полная преданность «священному делу». Их жажда неутолима, и из них обычно выходят самые неистовые сторонники крайних действий в служении «священному делу»[50]. (65:)

Глава VII. Крайние эгоисты

Для крайних эгоистов особенно характерно чувство неудовлетворенности. Чем человек эгоистичнее, тем острее переживает он разочарования. Именно поэтому крайние эгоисты обычно бывают наиболее убедительными поборниками самоотверженности.

Самыми страстными фанатиками часто бывают эгоисты, потерявшие веру в себя из-за врожденных недостатков или вследствие внешних обстоятельств. Их эгоизм сам по себе — прекрасный инструмент: они перестают им пользоваться для своего неудачного «я» и отдаются служению какому-нибудь «священному делу». И хотя приобретенная ими вера может быть верой любви и смирения, сами они не могут быть ни любящими, ни смиренными. (66:)

Глава VIII. Честолюбцы перед неограниченными возможностями

Неограниченные возможности могут быть такой же причиной неудовлетворенности, как и недостаток или отсутствие возможностей. Когда возможности кажутся неограниченными, люди начинают пренебрежительно относиться к тому, чем они обладают. Они считают: «Все, что я делаю или способен сейчас делать, ничтожно в сравнении с тем, что еще осталось сделать». Неудовлетворенность такого рода встречается у золотоискателей во время золотой лихорадки или тревожит умы честолюбцев во времена «бума». Этим объясняется факт: у людей, одержимых корыстью, которая, видимо, является главной движущей силой золотоискателей, захватчиков, правдой и неправдой, земли и других поклонников быстрого обогащения, имеется еще и безмерная готовность к самопожертвованию и совместному действию. Патриотизм, расовая солидарность и даже революционные лозунги встречают более живой отклик среди людей, видящих перед собой перспективу неограниченных возможностей, чем среди живущих в определенных рамках установленных привычных порядков. (67:)

Глава IX. Меньшинства

Положение меньшинств, как бы оно ни было защищено законом и властью, всегда непрочно. У меньшинства, старающегося сохранить свое групповое лицо, неудовлетворенность, порождаемая неизбежным ощущением непрочности положения, не так велика, как у меньшинства, которое стремится раствориться и слиться с большинством. Меньшинство, сохраняющее свое лицо, неизбежно остается единым целым, а это защищает каждого отдельного члена меньшинства, дает ему ощущение принадлежности к чему-то, охраняет его от неудовлетворенности. В случае же с меньшинством, стремящимся к ассимиляции, личность одна противостоит окружающим предрассудкам и дискриминации. Кроме того, такого человека угнетает чувство вины отступника — чувство иногда яркое, иногда смутное. Ортодоксальный еврей чувствует себя меньше неудовлетворенным, чем эмансипированный еврей. Негр на Юге в атмосфере сегрегации чувствует себя менее неудовлетворенным, чем негр на Севере, где нет сегрегации.