Олег Ивановский - Впервые. Записки ведущего конструктора
История, рассказанная Сергеем Павловичем, запомнилась мне, и по возвращении на завод я пошел в цех, нашел Александра Дмитриевича Королева и «допросил с пристрастием». Он клялся, что все точно так и было, как рассказал Сергей Павлович. Начальник ЖКО его звонок, действительно, за звонок Главного принял и решил, что уж раз сам Главный интересуется, когда ремонт будет сделан, то лучше не называть ему срока, а срочненько ремонт сделать, а потом и доложить. А финал встречи двух Королевых, как рассказал начальник цеха Владимир Семенович, был таким: Сергей Павлович рассмеялся, похлопал однофамильца по плечу и сказал: «Молодец, не растерялся. Поздравляю с ремонтом!»
— Выключить борт! — Юрий Степанович мягким, каким-то музыкальным движением переводит вниз головку выключателя на пульте.
Откинулся на спинку стула, поднял руки к лицу, на минуту закрыл ладонями глаза. Комплексные испытания закончены.
Я сидел рядом с ним. Посмотрел на часы. Половина третьего. Ночь. Рядом за пультами испытатели. Устали ребята. Очень напряженными были эти последние сутки. Да и только ли последние?
— Ну что, хлопцы, давайте закругляться. Пленки будут готовы к утру. Сейчас можно спать. Леонид Иванович! — я повернулся в сторону заместителя начальника цеха главной сборки, руководившего здесь, на космодроме, всеми механическими и сборочными работами. — Давай твоих ребят. Отстыковать станцию от испытательного хозяйства, кабели и пульты убрать. Готовьтесь к стыковке с носителем. Надо провести тщательный внешний осмотр, закрыть крышками все штепсельные разъемы…
— Ну что, в первый раз, что ли? Не беспокойся, все сделаем. Все будет в полном порядке…
— Подождите, подождите, — прервал Леонида Ивановича Юрий Степанович, поднявшись и опираясь о пульт, — как это отстыковать? А пленки? Нет, так не пойдет. Пока не посмотрим пленки, приборы и пульты разъединять не надо. А если на пленках что-нибудь не так? Ищи-свищи тогда, кто виноват — борт или Земля.
— Юра! Да ведь все прошло как по маслу. Сам знаешь, ни у кого ни одного замечания. Время выиграем. Сейчас все подготовим, а утром пленки посмотрим и сразу — на стыковку с ракетой.
Я понимал, что такое решение, с одной стороны, нарушает проверенное жизнью правило: до окончательной оценки результатов испытаний ничего не трогать. Но с другой стороны, обычная забота ведущих — график, время, всегда дефицитное время. Сергей Павлович словно чувствовал, где могут, а где не должны быть задержки, и испытателям-электрикам от него, пожалуй, за эти самые задержки влетало больше, чем кому-нибудь другому. А здесь можно было сэкономить четыре-пять часов. И они были очень кстати. Мы уже опаздывали по графику стыковки с носителем.
Но Юрий Степанович был неумолим. Ни просьбы, ни уговоры не действовали. Почувствовав, что мирно из этой ситуации не выйдешь, я попробовал поднажать. Однако все было напрасно.
— Что ты меня за горло берешь? Ты хозяин, ты и командуй. Сам и отвечать будешь. Всегда у тебя времени не хватает! Лучше работу планировать надо. Делайте, что хотите, а я пошел спать! — И, резко повернувшись, Юрий Степанович направился к выходу из пультовой.
Я чувствовал: он прав. Но что делать? Риск, конечно, был. Указания, данные Леониду Ивановичу, остались в силе. Минут через десять, убедившись, что работа пошла нормально, я тоже отправился в гостиницу. Усталость давала о себе знать. «Ну, ничего, еще немного, — думалось мне. — Приду, выпью стаканчик горячего чайку и — спать. Спать, только спать». С чайком ничего не вышло: кто-то из ребят взял электрический чайник. Ходить по комнатам в четыре утра и искать пропажу — дело безнадежное. Пришлось ложиться так, «на сухую».
В комнате тепло, тихо, уютно. Вытянувшись под одеялом, я уже стал ощущать, как приятная всепоглощающая сила туманит сознание. Проваливаешься куда-то, и так хорошо-хорошо… Ну что рассказывать об этом? Каждый прекрасно знает, как приятно засыпать, если, конечно, у тебя осталось еще сил запомнить этот блаженный миг. Во сколько минут превратился этот миг, я, конечно, не успел сообразить, когда противный, резкий телефонный звонок нарушил состояние живого небытия. Какая-то внешняя сила звонко, настойчиво разрушала, рвала опутавшие меня теплые и нежные сети…
Вскакиваю, не сразу сообразив, в какой стороне от постели стоит столик с телефонным аппаратом, беру трубку.
— Ну и спишь же ты! Третий раз звоню. Ради бога, приходи скорее в корпус! — голос вроде бы Леонида Ивановича.
— Леонид, ты?
— Да я, я! Приходи скорее.
— Что случилось?
— Приходи скорее, говорю. По телефону рассказывать не буду.
Через десять минут я входил в монтажный корпус. Ребята, какие-то растерянные, стояли около отстыкованного контейнера. Не менее растерянным выглядел и Леонид Иванович.
— Я уж и говорить тебе бо-боюсь, — заикаясь произнес он. — Смотри сам… — и Леонид Иванович показал рукой куда-то вниз под подставку.
— Что там, что случилось?
— Мы стали разъемы крышками закрывать. А перед этим я велел все контакты тщательно осмотреть. На донном разъеме… один контакт… погнут. Здорово погнут.
Я лег на подстеленный коврик, взял в руки переноску. На нижней полуоболочке два штепсельных разъема, через них проходят электрические цепи, соединяющие приборы с ракетой. В каждом разъеме — по пятьдесят контактов. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что слово «погнут» мягковато. Почти в центре контактного поля один из контактов был согнут чуть не пополам.
Дыхание в груди сдавило, на лбу выступила противная влага. Ведь испытания прошли! Все закончено. Как же так? Как же теперь? Что делать? Ведь это срыв, полный срыв пуска. Надо все разбирать, до разъема изнутри добираться… боже мой! Ведь здесь работы на неделю. На неделю!!!
Через секунду я был у телефона:
— Юрий! Юрий Степанович!!! Срочно в монтажный корпус! — только это я и успел произнести.
Юрий, очевидно, по голосу понял, что уточнять по телефону причину вызова бессмысленно. Его покрасневшее от пробежки по морозу лицо вдруг как-то сразу побледнело.
— Схему! Немедленно электрическую схему! — и он помчался на второй этаж.
Через минуты три вернулся, на ходу разглядывая схему подпайки проводов к этому злополучному разъему.
— Какой разъем? Первый?
— Первый…
— Номер контакта?
— Да не посмотрел я, какой номер.
Двое монтажников нырнули под подставку. Юрий Степанович, глядя на схему, кивнул мне. Я подошел.
— Вот смотри. На первом разъеме из пятидесяти контактов занято сорок девять, свободен тринадцатый.
— Ну, какой же? — не выдержав, крикнул я рабочим.
— Да никак не разберемся…
— Вылезайте-ка быстрее, я сам посмотрю! — Юрий Степанович присел на корточки, потом лег на коврик, пытаясь протиснуться под днище отсека. А это, при его богатырском росте, было, прямо скажем, далеко не просто.
— Ну, ведущий, ты в рубашке родился, — послышалось снизу. — Тринадцатый!..
Мороз был страшный. Да еще с ветром. В обычной одежде полчаса — не больше — пробудешь на козырьке старта. По такому морозу пройтись, пробежаться, а не работать. Спасло нас только то, что, умолив трудно умолимых хозяйственников, мы получили со склада меховые куртки, брюки, унты, шлемы, как полярники.
Не обошлось без затруднений. Когда кладовщица посмотрела на фигуру Юрия Степановича, ее неприступно-официально-беспристрастно-холодное лицо оживила саркастическая улыбка: на эту фигуру — размер пятьдесят восемь — шестьдесят, рост пятый — дескать, где комплект достану? Копались долго, но нашли. Куртка поношенная, потертая, брюки новые, унты нормальные — теплые, собачьи. И стал наш Юрий Степанович старым вверху, новым внизу. Повод для подтруниваний. А его дай только — зубастых много.
Ракета на старте. От новой ступени, удлинившей ее стройное тело, она казалась еще более изящной. Появились новые этажи и на фермах обслуживания — площадки, узенькие лестнички-трапы, сваренные из металлических прутьев. Шутили наземщики: «Пока вы здесь ракету готовите, мы по своим стремянкам раньше вас до Луны доберемся».
Трудно было при ветре наверху, а нам только там и полагалось работать. Черт ее знает откуда, но на всех весьма немонументальных лестничках, переходах, площадочках, покачивающихся на ветру, порой образовывалась тоненькая такая, на глаз незаметная корочка льда. Вот и карабкайся на сорокаметровой высоте в меховом костюме по такому «оборудованию». Цирк!
В меховых рукавицах неудобно, скользко. А голые руки стынут тут же, того и гляди, приварятся к ступенькам, отдирай тогда с кожей. Но ведь надо! Стонали, кряхтели, но лазили. Надо. Одно хорошо было: на самый верх по специально проложенному трубопроводу подавался теплый воздух. Мы-то мороз с ветром переносить могли. А вот наше детище — существо более нежное, деликатное — не способно было один на один схватываться с природой. Правда, в земных условиях. В космических оно должно было уметь все.
