Ганнибал - Лансель Серж
Видимо, примерно в это время либо несколько раньше — мы уже отмечали расплывчатость хронологии на этом этапе жизни Ганнибала — изгнанник и нашел приют у Прусия. Как прежде Антиох, царь Вифинии заполучил себе в советники выдающегося военного и государственного деятеля, готовый в случае чего бестрепетно выдать гостя его врагам. Но прежде чем это действительно произошло, Прусий изрядно попользовался талантами Ганнибала. Как мы уже говорили, он вел тогда войну с Евменом. Сражения кипели и на суше, и на море. Стараниями все того же тандема «Непот-Юстин» до нас дошли рассказы о военных подвигах Ганнибала-флотоводца, в том числе история про горшки с ядовитыми змеями, весьма отчетливо перекликающаяся с байкой про полые статуи в саду Гортины. Так, во время одного из морских сражений в Мраморном море пунийский военачальник якобы придумал хитрость как не только захватить личный корабль Евмена, но и одержать победу над численно превосходившим его вражеским флотом. Еще до начала схватки он направил к главнокомандующему противника гонца с кадуцеем, дав ему приказ вручить письмо лично в руки царю. Письмо не содержало ничего важного и было лишь предлогом подсмотреть, на какой из кораблей препроводят гонца, чтобы затем сделать его главной мишенью. В результате Евмен, утверждают источники, едва не попал в плен. Понемногу превосходящие силы противника взяли суда вифинцев в плотное кольцо и уже предвкушали победу, когда к ним на палубы полетели выпущенные из катапульт горшки, кишащие ядовитыми змеями. Змеи расползлись по каждому кораблю, совершенно деморализовав оцепеневших от ужаса гребцов. Эта история кажется нам довольно типичным случаем искаженного в сторону приукрашивания рассказа о реально происходивших событиях, в частности о действительно применявшихся уловках и хитростях, например, отправки гонца с письмом якобы чрезвычайной важности (правда, флотоводцы обычно не прятались от противника, а наоборот, открыто демонстрировали свое присутствие). Из всех современных специалистов один Дж. Каркопино (J. Carcopino, 1961, р. 173), да и тот с улыбкой, называет Непота великим историком. Что касается первого в мировой военной истории случая применения «биологического оружия», то в него готов поверить британский исследователь Гавин Де Беер (Gavin De Beer, p. 299). Что ж, как говорится, вольному воля.
Столица Прусия, именовавшаяся Никомедией (ныне Измит), располагалась на берегу узкого залива, образуемого Мраморным морем, которое в этом месте острым клином вдается в сушу в направлении Востока, превращая полуостров вифинян в своеобразный мостик между Европой и Азией, «перечеркнутый» Босфором. Вынашивая планы расширения своего царства за счет земель Фригии, Прусий вознамерился основать еще одну столицу, расположенную южнее первой. Неизвестно, кому именно, ему или Ганнибалу, первому пришла в голову мысль воздвигнуть новый город в северо-западных предгорьях «вифинского Олимпа» — нынешней горы Улудаг. Город, названный Прусой, сегодня носит имя Бруссы. Один из самых живописных и оживленных центров современной Анатолии, он долгое время служил столицей Оттоманской империи, и уже для Плиния Старшего («Естественная история», V, 148) не оставалось никаких сомнений, что первый камень в его основание заложил Ганнибал. Закладка нового города — второго после Артаксаты — давала ему право занять достойное место в узком кругу эллинистических владык, даже если он не мог дать ему своего имени. Как знать, может быть, 60-летнему полководцу, с головой ушедшему в градостроительные заботы, вспоминались в ту пору далекие картины детства, когда на его глазах под руководством Гамилькара, его отца, поднимались стены Акра Левки, или юности, когда он помогал Гасдрубалу, мужу своей сестры, строить Новый Карфаген?
К тому же самому вифинскому периоду относятся и приписываемые Ганнибалу сочинения, одно из которых скорее всего является действительным плодом его трудов, зато другое — явный апокриф. О первом в ряду прочих писаний Ганнибала, созданных на греческом языке, упоминает, к несчастью, без малейших комментариев, Корнелий Непот («Ганнибал», 13, 2). Текст представлял собой речь, с которой карфагенский полководец обратился к родосцам в связи с политикой Гнея Манлия Вульсона в Малой Азии. Яркий образец антиримской пропаганды, эта речь не могла быть написана много позже кампании, которую римский консул проводил в течение 189 года. Получив весной 189 года из рук Л. Сципиона командование римским экспедиционным корпусом в Эфесе, Вульсон под тем предлогом, что в армии Антиоха сражался отряд галатов, поспешил организовать против последних карательный поход, причем, что кажется вполне достоверным, даже не потрудился заручиться формальным согласием сената. Через Карию и Фригию этот затянувшийся на много месяцев рейд докатился до самого сердца Анатолии, где вокруг Анкиры (ныне Анкара) проживали тектосаги, после великого галльского вторжения начала III века объединившиеся в галатскую конфедерацию. Консул, человек по природе грубый и алчный, в таком же духе держал и свою солдатню. В замечательном своим антимилитаристским духом отрывке Тита Ливия (XXXVIII, 24; то же у Полибия, XXI, 38) мы находим рассказ о зверствах и бесчинствах, чинимых одним из его центурионов. Галатская принцесса Хиомара, чью оскорбленную добродетель воспели затем Плутарх, Валерий Максим и Флор, отомстила обидчику, приказав своему слуге отрубить ему голову. Разумеется, греки, обитавшие в приморских провинциях Малой Азии, скорее радостно наблюдали за несчастьями, обрушившимися на галатов, которых они боялись, однако больше всех от римской экспедиции выиграл Евмен Пергамский. Родосцы завидовали ему, и Ганнибал счел разумным обратить их внимание на жестокость римского консула и его подчиненных, надеясь вселить в них чувство тревоги перед угрожающим ликом римского империализма. Очень жаль, что до нас его аргументация не дошла.
Зато в издании, подготовленном Р. Меркельбахом (R. Merkelbach, 1954, pp. 51–73), мы можем ознакомиться с содержанием папирусов, хранящихся в Гамбурге («Гамбургские папирусы», 129). Среди писем, ложно приписываемых Александру Великому и его отцу Филиппу, фигурирует и не менее фальшивое письмо, якобы адресованное Ганнибалом жителям Афин. «Царь карфагенян» — именно в таком качестве предстает автор послания — сообщает афинянам о сокрушительном поражении, понесенном римлянами под Каннами, а затем отдается пафосу туманных пророчеств, намекая на то, что дружное восстание греков могло бы не только положить конец римскому господству на Востоке, но и довести сам Рим до окончательной гибели. Современные исследователи (Е. Candiloro, 1965, pp. 171–176; G. Brizzi, 1984, pp. 87-102) уже пришли к единому мнению, что этот явно антиримский документ появился на свет между 190 и 185 годами. Его содержание обретает особенно важный смысл, если вслед за Арнальдо Момильяно (Arnaldo Momigliano, 1979, pp. 53–54) сопоставить его с другим весьма любопытным текстом, принадлежащим перу современника Полибия Антисфена Родосского. Значительный фрагмент написанной им истории событий 190–188 годов дошел до нас стараниями Флегонта из Тралл, отпущенника и секретаря императора Адриана. Из него мы узнаем, что около 189 года римский полководец Публий, находясь в общегреческом святилище этолийского города Навпакта, впал в безумие и принялся по-гречески пророчествовать, предвещая скорый конец римского владычества. Из Азии явится царь, вещал он, который отомстит римлянам за все то зло, которое они причинили грекам. То, что за именем Публия скрывается Сципион Африканский, как раз в те годы состоявший вторым лицом при своем брате Луции в Малой Азии, не вызывает ни малейших сомнений. Но кого подразумевал автор текста, говоря о «царе, который явится из Азии»? В первую очередь в голову приходит мысль об Антиохе. Однако так же вероятно, что в виду имелся Ганнибал, вступивший в ту пору в союз с эллинистическим правителем. Нам представляется очевидным, что сразу после поражения Филиппа Македонского в 197 году и Антиоха — в 190–189 годах, многие в Греции, особенно, в Этолии, смотрели на Ганнибала как на возможного спасителя. Но так как в этом вопросе мы не располагаем точными историческими фактами и вынуждены довольствоваться догадками, то почему бы не принять очень изящную гипотезу Г. Брицци (G. Brizzi, 1984, р. 101), который предполагает, что «Письмо Ганнибала к афинянам», написанное в форме памфлета, появилось и получило распространение сразу после смерти изгнанника, последовавшей в 183 году? Действительно, его создатели вполне могли рассчитывать с помощью письма, якобы оставленного только что скончавшимся полководцем, воздействовать на чувства греков в нужном для себя направлении.
